Прощание с другом...
- Подробности
- Опубликовано: 11.08.2025 01:56
- Просмотров: 569
Два чувства дивно близки нам.
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века,
По воле Бога Самого,
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Животворящая святыня!
Без них душа была б пуста.
Без них наш тесный мир — пустыня,
Душа — алтарь без божества.
(А.С. Пушкин)
8 августа 2025 года друг моего детства Валерий Георгиевич Черных – летом этого года исполнилось 66 лет нашей дружбы – ушел к верхним людям.
Он был камчадалом – камчадалом «русской крови», как называли потомков казаков в XIX столетии, — охотником и рыбаком.
Без рыбы жить не мог, с медведем встречался один на один.
Мы впервые встретились в 1959 году, когда я приехал погостить на Второй завод, как в Усть-Камчатске называли РКЗ-65, который вслед за Первым заводом (1927 год, Дембиевская коса) в Усть-Камчатске, был построен в 1928 году Второй завод (в 12 километрах к югу от Усть-Камчатска).
В 1948 году сюда из Пензенской области переехала семья моей мамы – Сторожевой Александры Ивановны – ее родители – Елена Никитична и Иван Никитич, и братья – Юрий и Николай (по паспорту Валентин, но в связи с тем, что в войну погибли два близких родственников – оба Николая – его назвали в честь них).
Они построили большой дом за Второзаводской протокой, на тундровой стороне, но, когда дети разъехались, продали этот дом Бузуновым, а сами переселились на морскую сторону поселка. Я приехал к ним в гости, когда они жили уже в новом, маленьком и очень уютном, домике на берегу этой протоки.
Меня никогда не привлекали шумные ватаги, казаки-разбойники, в разыгрывании которых тогда детвора принимала самое активное участие, не умел я и «торониться», как называли мы запрещенные походы на чужие огороды, и вообще был блеклой худосочной поганкой (с подозрением на туберкулез, которое было высказано докторами в Тиличиках — столице Олюторского района Корякского национального округа, где проходила партийная служба моего отца) на фоне пышущих здоровьем и полных энергии местных соперничающих атаманов Валерия Черных и Василия Ушенина.
Но как-то очень быстро приклеился я к этой компании. Володя Бутенко, ныне тоже уже ушедший из жизни, рассказывал о нашей первой встрече (которую я, в отличие от него, совершенно забыл). Он пришел на местную пристань в ожидании речного трамвайчика, который дважды в день – утром и вечером – приходил из районного центра – главного Усть-Камчатска (на тот момент их было уже три — Усть-Камчатск (старинное село, будущая Деревня, в то время райцентр), Первый и Второй завод (потом добавится Новый поселок и Варгановка). Ждал кого-нибудь из мальцов, приезжающих в гости, чтобы «прописать» (как он сам говорил). На его беду, опять же по его рассказу, этим мальцом оказался я, самостоятельно приехавший в гости к бабушке с дедушкой. Прописка не удалась – я, вероятно, совершенно случайно, больше от испуга, чем от ярости, сунул своим хилым кулачком куда попало, а попал точно в горло. Пока Володя приходил себя, я удрал.
Могли после этого прописать уже серьезно.
Но случилось чудо – два лихих атамана местных разбойников влюбились одномоментно, вступив в жесткую конкуренцию друг с другом, в мою старшую сестру Веру, которая пошла в первый класс на Втором заводе и с той еще поры завоевала сердца обоих ее ровесников.
И я потребовался этим лихим атаманам, чтобы через меня, обратить взор моей сестренки на одного из них.
И, таким образом, я оказался в этой разношерстной компании мальчишей (и кибальчишей, и плохишей), с которым вступил в мир незабываемых детских приключений.
Второй завод был достаточно большим рабочим поселком, разделенным на две части Второзаводской протокой, переезд через которую осуществлялся на специальном пассажирском кунгасе, который передвигался по протоке, когда специальными деревянными «колотушками» с боковыми отверстиями захватывался трос, протянутый от берега до берега, и кунгас начинал перемещаться в ту или иную сторону, куда тянули эти «колотушки» пассажиры. Сначала кунгас был деревянный, тяжелый, а потом появился металлический, более легкий, которым мог управлять и один человек. Так мои сотоварищи иногда так его разгоняли, что он вылетал на берег и дюжие мужики с матами и с трудом стаскивали его снова на воду.
Наша же сторона была морская – через несколько домов от моих стариков, с правой стороны, если смотреть на протоку, было кладбище морских и речных судов, — место наших постоянных игр. Если идти отсюда в сторону моря, то натыкаешься на бетонные квадраты – здесь в период путины размещались знаменитые «Палатки», где жили «вербованные» — набранные на период лососевой путины со всей страны рыбообработчики (в основном женщины) – место постоянного столпотворения (и не только) местных мужчин, охочих до женской ласки. Здесь часто были пьяные драки. Позже для вербованных построили бараки и все самые драматичные (а порой и трагические) события переместились в эту часть поселка.
Между морем и поселком была еще одна протока – Рыбкопка (по складам местного рыбкоопа, располагавшегося на ее берегу). Рыбкопка была местом нашего купания – на мелководье вода прогревалась быстро даже в редкие солнечные летние дни. А вдоль ее берегов располагались доты или дзоты – построенные в 1940-х годах на случай войны с Японией. Это тоже было место для наших игр. Запомнилось также, что здесь росло много морского горошека. Вкуса не помню, но точно знаю, что в стручках был сладкий горох.
Завод располагался в левой части косы. С морской стороны была пристань, куда подводили кунгасы с рыбой и вытягивали их лебедками на берег, рыбонасосами выкачивали рыбу и сортировали их пиками на пристани, направляя на ленту, которая уходила на завод к обработчикам.
Вот на такой ленте конвейера погиб наш друг – один из лихих атаманов – Вася Ушенин. Во время обеденного перерыва, когда в цехе никого не было, наши огольцы решили покататься на этой ленте, включив линию на рабочий режим. Это было, как выяснилось, не в первый раз. Но на этот раз случилась беда – пиджачишко Василия зацепила какая-то вращающаяся деталь и закрутило его самого. В больнице он умер.
Не стало самого бесшабашного, самого лихого из атаманов.
Валера, в отличие от Василия, был более спокойным, выдержанным и, в отличие от Васи, не рождал, а тушил легко вспыхивающие в среде пацанов конфликты. Он таким и остался на всю оставшуюся жизнь – терпимым, жизнелюбивым и очень коммуникабельным.
Было еще одно любимое для нас место для купания – это озера на тундровой стороне поселка. Но, как я сейчас понимаю, ребята с морской стороны предпочитали все-таки Рыбкопку. Это у меня в связи с отъездом сначала моих стариков со Второго завода в нашу Деревню, а потом и отбытием Валерия Черных в «фазанку» (ПТУ в поселке Октябрьский, где он выучился на рефмеханика), изменился маршрут – если я и приезжал на велосипеде на Второй завод, то останавливался у дяди Коли и тети Даши Бузуновых – тех самых, кто приобрел прежний дом моих Сторожевых. Они были людьми очень добрыми, гостеприимными и меня всегда принимали как родного внука.
Собственно, в эти года – конец 1960-х годов – Второй завод приходил в упадок, как собственно, и другие камчатские береговые заводы, ориентированные на лосось. Советское правительство, уповая на хрущовские еще мирные инициативы с Японией, фактически отдало японскому дрифтерному флоту весь дальневосточный лосось, и камчатские рыбоконсервные заводы, а вслед за ними и рыбацкие поселки, отмирали один за другим – Ничиро, Шубертово, подходила очередь и Второго завода – случился пожар, завод сгорел, поселок опустел навсегда...
С Валерой после этого мы виделись редко – только при пересечении наших жизненных трасс. Оба работали. У обоих были семьи. Каждый жил своими проблемами.
Если же встретились. Обнялись по-братски. Перекинулись словами:
— Все нормально?
— Нормально!
— Ну, и хорошо...
И разбежались, каждый по своим делам.
А сбежались снова лет десять назад. Дети выросли и сами обзавелись семьями. Появилось время и для общения, и для встреч.
Появилась и общая тема – история рода.
Кто из нас в детстве задумывался о том из какого мы роду-племени.
Да, собственно, нам никто бы и не позволил в НАШЕМ детстве копаться в истории своего рода.
Почему?
Да потому, что это было очень и очень опасно. Опасно уже не для нас – времена политического террора к тому времени, вроде как, миновали. Но не тут-то было: при поступлении в институт или любое другое учебное заведение, при оформлении на работу мы должны были в обязательном порядке указывать не были ли наши родственники на оккупированной немцами территории, не были ли наши родственники под уголовной ответственностью.
И большинство из нас должны были писать – БЫЛИ.
Или делать вид, что о таковых мы НЕ ЗНАЕМ, НЕ ЗНАЛИ и НЕ БУДЕМ ЗНАТЬ.
Это мы – кто не пережил ужас политического террора.
А как быть с нашими родителями, если они дети врагов народа.
Как быть с нашими бабушками – вдовами врагов народа?
Наш дедушка – Григорий Павлович Вахрин был расстрелян 25 мая 1938 года.
И в семье по вопросу об истории нашего рода всегда существовало ТАБУ.
В семье потомков казаков Черных, вроде бы, избежали этой участи (исключая линию священников Черных), но страх (всесоюзного масштаба) остался – ведь в любой момент могли догадаться о том историческом наследии, которое оставили предки. Наследии – о существовании которого многие даже и не подозревали – оно таилось в архиавх, вывезенных с Камчатки в далекий сибирский Томск.
О чем знали – о многочисленно родне, неизвестно даже в каком колене, в которых старики еще как-то разбирались, а молодые уже даже и не озадачивались этим вопросом, ограничивая родовой круг лишь собственной семьей.
В конце 1980-х годов в связи с началом возрождения коренных камчадалов, как коренного этноса Камчатки, встал вопрос – а кто же тогда Я?
И этот вопрос: а кто же Я? – повис в воздухе для многих уроженцев Камчатки в нескольких поколениях, которые знали о том, что они «местные», но не знали, что же на самом деле скрывается за этим определением.
Они знали о том, что «местные» участвовали и в Курильском десанте, и в обороне Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., и в обороне Петропавловского порта, но не связывали (за исключением Курильского десанта) участников этих событий со своими родовыми корнями. Они – их предки – были для «местных» просто однофамильцами – людьми ЧУЖИМИ.
Собственно, кем был Георгий Дмитриевич Черных, отец двух сыновей и трех дочерей, для своих же детей – повар, любитель выпить, страстный, как и многие на Втором заводе, охотник, а до этого обыкновенный каюр...
Да, и дед ничем не прославился – Дмитрий Павлович был петропавловским мещанином, который переселился в Нижнекамчатск, а в соседнем селе Ключи нашел себе супругу Варвару Павловну Юрьеву.
Героическое открывается позже.
Павел Николаевич Черных, отставной матрос Камчатского флотского экипажа, был «охотником» — то есть добровольцем в период обороны Петропавловского порта от англо-французов.
«Черных Павел Николаевич (1813–1862), в 1819 г. числится в категории «солдатские дети», то есть сирота. «Уроженец Камчатки. Из обер-офицерских детей».
В 1834 году поступил матросом 2-й статьи в Камчатскую экипажную роту; отставной матрос в 1854 г., награжден памятной медалью на Георгиевской ленте за участие в отражении англо-французского десанта в период обороны Петропавловского порта в 1854 г.
Ж. Афанасия Алексеевна (1818), вдова в 1864 г., повторно замужем за матросом Василием Ивановичем Байкаловым (1836)»
Отец Павла Николаевича – Николай Иванович Черных.
Что мы о нем знаем:
«Черных Николай Иванович (1752 – до 1819), комиссионер 13 класса, обер-офицер
Ж. Дарья Васильевна (1778)».
Обратим внимание на два факта.
Первый – родился в 1752 году.
Второй – обер-офицер. В Табеле о рангах, если говорить о казаках, обер-офицер – это сотник (14 класс).
Согласно традиции, в казачьем сословии чины передавались по наследству – и сын сотника становился сотником.
В Большерецком остроге, выходцами из которого были все камчатские казаки Черных, в годы, когда на свет появился Николай Иванович был только один сотник Черных – тот самый сотник Иван Черных, благодаря которому юрисдикция России распространяется НА ВСЕ Курильские острова.
Не важно, что сегодня пишут о сотнике Иване Черных. Хотя пишут, как правило, и обо всей истории Сибири и Дальнего Востока тоже, плохо. Но это все второстепенное. Главный РЕЗУЛЬТАТ – Курильские острова являются неотъемлемой частью Российского государства, благодаря сотнику Ивану Черных, который объясачил (принял в российское подданство) «мохнатых курильцев» вплоть до острова Матмай (Хоккайдо).
Но это еще не все.
Отставной уже к тому времени сотник Иван Черных был единственным человеком во всем казачьем Большерецком остроге, который оказал в 1771 году вооруженное сопротивление бунтовщикам из команды Августа Беньевского – ссыльных и промышленных людей, захвативших власть в Большерецке и позже бежавших на галиоте «Святой Петр» в Китай.
Но и это еще не все.
Мы не забыли о казачьей традиции передачи по наследству своего чина?
Так вот – в 1730-х годах сначала ясачным сборщиком, а впоследствии пятидесятником был Леонтий Алексеев сын Черных – тот самый, от сына которого пошла знаменитая ветвь священников Черных, потомком которого является священномученик Серапион (Черных) Амурский:
«Сын Леонтия Георгий стал патриархом рода камчатских (точнее, дальневосточных и даже сибирских) священников. Он обучался в Большерецкой школе до июня 1757 г. С этого времени начальником миссии Пахомием Георгий принят в клир. 20 января 1771 г. в Иркутске одним из последних рукоположен в священники епископом Софронием (за 10 дней до кончины этого служителя). Определен к Большерецкой Успенской церкви, где скончался 18 мая 1786 г.»
Сборщик ясака – это уже приказная, а не рядовая, должность, которая также наследовалась.
«Во оном же 731-м году присудствия Большерецкого острогу Авачи реки ясашныя иноземцы новокрещен Васька Вахлыч с товарыщи изменили и сына боярского Назара Колесова, служилых Ивана Богомолова, Ивана Украинцова, Михайла Дружинина, Алексея Черных, Михайла Шипунова убили, да з Боброваго моря ясашных иноземцов дву тоенов призывали с собою в ызмену, и оные тоены с ними в ызмену не пошли, и за то их помянутые Вахлыч с товарыщи убили ж» [РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 481. Ч. 7. Л. 358—367].
Эта цитата не только знакомит нас с именем одного из первых Черных, который свил в Большерецком остроге семейное гнездо, но и с теми непростыми событиями, когда часть камчадалов стояла ЗА русских, часть – ПРОТИВ.
И то, что Алексей Черных был не простым человеком в Большерецком остроге подтверждается документальным свидетельством:
Большерецкий острог (1722/1731 гг.)
Алексея Черных дворовые
Петр
Василеи
некрещеные Кшенюга
Пьяной
Похмелной
Заброда
Ушка
Колпак
Мчат
Кивач
Катыя
Курюмга [РГАДА.Ф.350.Оп.2. Д.4194. Л. 120 об.].
Поэтому я не удивлюсь, если пятидесятник Леонтий Алексеев сын и сотник Иван Черных окажутся родными братьями – сыновьями ясачного сборщика Алексея Черных.
И совершенно не случайно первую из серии своих альбомов «Тайны камчатских имен» я посвятил Большерецкому острогу, откуда вышли предки и Черных, и нашей собственной (по женской линии) семьи. Есть даже перекрестье наших семей: знаменитая супруга боцмана Павла Васильевича Усова (племянника прадеда моей супруги) – та самая, которая упросила французского адмирала де Пуанта отпустить взятых в плен ее саму с детьми, а также мужа и племянника Ивана Степановича Киселева, была из рода священников Черных – Рахиль Ивановна.
На презентации этого альбома в селе Усть-Большерецк был и Валерий Георгиевич Черных со своим внуком, которым этот альбом и был вручен.
А как Хранитель Родовой Памяти и потомок участника Петропавловской обороны 1854 года Валерий Георгиевич был представлен губернатором Камчатского края Владимиром Викторовичем Солодовым к памятной медали «170 лет обороны Петропавловского порта», которой Валерий Георгиевич очень гордился.
Почему я написал, что он «ушел к верхним людям».
Камчадалы считали, что они не умирают, не уходят из жизни, а отправляются к верхним людям, на небеса.
Валерий Георгиевич был из камчатского казачьего рода – камчадалом «русской крови», унаследовавшего традиции единой камчатской семьи народов, как это было до эпохи великого переселения на Камчатку, начатого в годы Советской власти.
И, как истинный камчадал, следуя традициям и заветам своих предков, он не умер – он ушел к верхним людям, к своим предкам, к своему народу, влившись в Цивилизацию Рыбоедов кровной и духовной частью которой был (и остается!) он сам...
Последнее фото...