Сын православного священника Антон Петрович Сильницкий, родившийся 2 августа 1863 года, прожил на свете 47 лет. Эти годы были насыщены событиями, которые повлияли на развитие и судьбу российского Дальнего Востока. Громко сказано?

Службе в армии Сильницкий отдал 12 лет, 1 месяц и 2 дня. Присягнув Вере, Царю и Отечеству, Антон Петрович был ответственен долгу всю жизнь. Не все в военной карьере складывалось удачно. Попытки поступления в Николаевскую академию Генштаба закончились неудачей.

В Хабаровске Сильницкий появился в октябре 1894 года, когда из европейской части России был переведен служить в 10-й Восточно-Сибирский линейный батальон. Здесь он полностью отдался службе. И вот уже по приказанию командующего войсками Приамурского военного округа разбирает архивы в Мариинске, Софийске, Николаевске и Владивостоке. Это был поиск бумаг и документов, которые могли стать пособием в изучении Амурского края. Вспомним, что в то время приамурским генерал-губернатором был Сергей Михайлович Духовской, его помощником — Николай Иванович Гродеков. С их именами связаны становление и успешная деятельность Приамурского отдела Географического общества, краеведческого музея, Николаевской библиотеки. Сильницкий, как человек исполнительный и решительный, попадает в поле зрения начальников. Летом 1896 года его военная карьера заканчивается. Впереди — гражданская служба.

Началась чиновничья стезя командировкой на Камчатку и в Анадырь. Туда он отправился в качестве представителя администрации, на которого возлагалась ответственность за доставку почты. Это была главная задача. Другая задача — доложить о впечатлениях в поездке общему собранию Приамурского отдела Императорского Русского географического общества. Хочется думать, что именно этот доклад о живущих в этих краях русских, об аборигенах, укладе жизни тех и других на северо-востоке России раскрыл талант Антона Петровича как журналиста. Строки этого сообщения сегодня читаются с огромным интересом. Можно узнать о деятельности администратора и ученого Николая Львовича Гондатти, работавшего в те времена в Анадырском округе. Кстати, Сильницкий из той поездки привез в краеведческий музей Хабаровска 27 ящиков коллекций, собранных Гондатти. В январе 1899 года приказом приамурского генерал-губернатора Сильницкий назначается редактором официальной газеты «Приамурские ведомости». В 1901 году редактор «Приамурских ведомостей» снова отправляется на северо-восток страны. Писал Антон Петрович замечательно. Объяснялся с читателями понятным языком. Будь то статья с большим количеством цифр, как мы сейчас говорим, на экономическую тему или описание небольшого эпизода из путешествия в глубь Камчатского полуострова, где проводником на одном из участков пути был мальчик 12 лет, или потрясающей силы рассказ про Авдотью Ивановну Карандашеву (Карандашиху) — участницу обороны Петропавловска от англо-французского десанта в 1854 году. Она подносила заряды к пушке на батарее мужа, который и погиб на ее глазах. Получил контузию от разрыва французского снаряда сын Ваня, бывший в ту пору в грудничковом возрасте.

Мне всегда хотелось увидеть Антона Петровича Сильницкого на фотографии. Но таковой не находилось. Строчка из дела о службе чиновника гласила: «1897, 27 июня — темно-бронзовая медаль за труды по 1-й всеобщей переписи населения». В фондах Дальневосточной государственной научной библиотеки есть фотография с названием «Хабаровская переписная комиссия 1897 года». На ней запечатлены 9 человек — участников 1-й всеобщей переписи населения. Кто из них Сильницкий? Мне повезло, что занимался оцифровкой фотографий, хранящихся в фонде Дальневосточной научной библиотеки. С трепетом взял в руки камчатский альбом 1901 года с надписью: «Фотографии Сильницкого». Знал, что где то, один или в группе, но должен на каком-нибудь снимке обнаружиться Антон Петрович. И вот успех! На двух фотографиях заметил фигуру человека, похожего на чиновника, с группового фото переписной комиссии 1897 года.

Как повлиял Антон Петрович на сохранение целостности России? В апреле 1903 года, учитывая честность, порядочность, знание условий жизни населения северных территорий, Антона Петровича Сильницкого назначили петропавловским уездным начальником. Первые шаги его по управлению Камчаткой очень не понравились старожилам из числа местных чиновников и торговцев. Антон Петрович закрыл кабаки, запретил спаивать аборигенов. Трезвые камчадалы стали получать за пушнину настоящие деньги и покупать необходимые товары не втридорога. Взяток, к удивлению местных жителей, Сильницкий не брал. Местный бюджет увеличился по сравнению с прошлыми годами в разы. «Высшее» сообщество стало терять доходы и роптать. Через год такой работы, подкупив окружного врача, сообщество признало уездного начальника сумасшедшим. Шел 1904 год, Россия воевала с Японией. Но до Камчатки новости в те времена доходили с большим опозданием. Беда объединила правых и неправых. Сильницкий, решительно приняв командование и организацию обороны на себя, как человек военный знал, что десанту японцев с населением Камчатки не справиться. Каждый камчадал — это великолепный стрелок. Очень быстро мужское население Камчатки вооружилось берданами, патронов к которым было предостаточно. Японцы еще в довоенное время, пользуясь малонаселенностью Камчатки, хищничали в наших реках как хотели. Местное население им было не указ. Казалось, что, высадившись с острова Шумшу десантом у селения Явино, японские солдаты добьются легкой победы. Но этого не случилось. При своих минимальных потерях дружинники наголову разгромили врага, пленив при этом командира японского отряда и захватив неприятельское знамя. Отпраздновав победу, «высшее» общество снова вспомнило о сумасшествии Сильницкого. События развивались таким образом, что летом Антон Петрович с женой и тремя детьми вынужден был выехать в Охотск. Затем он один добрался до Якутска.

«В Якутске, тотчас по приезде, я явился губернатору Буланову, который выслушал мое повествование, предложил мне написать для „Якутских Областных Ведомостей“ об обороне Камчатки от японцев, что я на другой день и исполнил. Эта моя статья прошла не только в сибирские газеты, но из Иркутска она была передана по телеграфу петербургскому агентству и обошла всю русскую печать» (Сильницкий А.П. 14 месяцев службы на Камчатке. Исторический вестник, ноябрь 1909 г.).

В Иркутске Антон Петрович прошел медицинское освидетельствование. Доктора пришли к заключению, что Сильницкий абсолютно здоров. 1 января 1905 года А. П. Сильницкий по приказу генерала Андреева снова стал редактором «Приамурских ведомостей». В этом же году Антону Петровичу пришлось еще раз посетить Камчатку в качестве ревизора. Появление Сильницкого на полуострове стало шоком для «высшего» сообщества.

Допустим, что японский десант у селения Явино одержал победу, захватив нашу территорию. Тогда Россия, возможно, была бы вынуждена отдать кроме половины острова Сахалин и Курильской гряды Камчатку с ее рыбными запасами. А там, глядишь, и на Чукотку хозяин нашелся бы. Многих мирных жителей полуострова тогда отметили государственными наградами. Редактора «Приамурских ведомостей» наградили 25 июля 1905 года орденом св. Анны II степени.

Думаю, что деятельность Сильницкого требует детального исследования. Можно что-то новое разыскать в архивах и библиотеках. Довелось прочитать повесть Пикуля о камчатских делах. Очень вольно обошелся литератор с главными героями обороны Петропавловска. Обидно стало за жителя Хабаровска, журналиста, отца большого семейства, гражданина, избранного в гласные Хабаровской городской думы на четырехлетие с 1910 по 1914 год. Скончался Антон Петрович Сильницкий в 1910 году.

Эти строки стали аннотацией к выставке фотографий Камчатки конца XIX — начала XX века, экспозиция которой была открыта 10 мая 2007 года в стенах Дальневосточной государственной научной библиотеки и вызвала живой интерес у посетителей. Чуть позже решил послать подобную выставку с разрешения администрации ДВГНБ в Петропавловск-Камчатский. Через пару лет решил поискать в интернете отклики жителей Камчатки по поводу фотографий. Известия на эту тему меня ошеломили. Но главное в этой истории то, что я смог познакомиться с внуком Антона Петровича — Георгием Георгиевичем Сильницким, жителем Смоленска.

И получил от него письмо следующего содержания: «Уважаемый Валерий Николаевич! Очень тронут и благодарен Вам за Ваше внимание к моему деду. Я сам только недавно по интернету узнал подробности его биографии. Пытался связаться с Вами, но не мог установить Вашего электронного адреса. Как только сумею навести какой-то порядок в нашем семейном архиве, разбросанном по разным коробкам, вышлю Вам фотографии того времени, которые могут представлять для Вас интерес».

Антон Петрович и Людмила Александровна Сильницкие приехали в Хабаровск с двумя детьми — сыном Леонидом, дочерью Ниной. Потом появились на свет еще трое сыновей. Евгений и Николай — в Хабаровске, Георгий — в Петропавловске-Камчатском.

«В семейном предании сохранилась одна, почти „детективная“ история. В конце своей жизни Антон Петрович владел в Хабаровске на паях издательским делом. Возникли трения с другими пайщиками. При невыясненных до конца обстоятельствах Антон Петрович скоропостижно скончался. У его родных возникли подозрения, что он был отравлен. Его вдова, моя бабушка Людмила Александровна, начала расследование. Однажды поздно вечером она пришла домой в возбужденном душевном состоянии и сказала, что теперь у нее в руках все доказательства. На следующее утро ее нашли в постели мертвой. Никаких фактических подтверждений достоверности этой истории в моей памяти не осталось», — свидетельствует Георгий Георгиевич.

Оставшись без родителей, Георгий, младший в семье Сильницких, стал воспитываться в Хабаровском кадетском корпусе. В России заканчивалась Гражданская война, и корпус в полном составе оказался в Шанхае. Кадеты взрослели. В двадцатилетнем возрасте Георгий перепробовал множество профессий. Вначале работал электриком, шофером, пробовал зарабатывать деньги на жизнь в рукопашных поединках на ринге. Наконец выручили абсолютный музыкальный слух и фантастические способности: на аккордеоне и пианино молодой человек без знания нотной грамоты мог исполнить любую мелодию. Музыкальная деятельность на эстрадных площадках в кинотеатрах, кафе давала возможность выживать не только ему, но и молодой семье, в которой появился юный Георгий Георгиевич. Жизнь налаживалась. Георгий Антонович, вспомнив семейное дело, завел небольшую типографию. Полиграфическая продукция стала давать регулярный заработок. Порой во время обострившейся безработицы под крышей типографии находили работу соотечественники… Георгий Антонович во всем походил на старшего Сильницкого: был честен, неподкупен, справедлив, добросердечен.

Теперь пора рассказать о внуке Антона Петровича — Георгии. В начале июля 2010 года Георгию Георгиевичу Сильницкому исполнилось 80 лет. Он продолжает работать на кафедре английской филологии Смоленского государственного университета, где 19 лет заведовал кафедрой английского языка. Награжден орденом Почета, медалью «За трудовые заслуги». Доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ. Один из сыновей Георгия Георгиевича назван в честь прадеда Антоном. Антон Георгиевич — доцент, заведует кафедрой английского языка в том же университете.

Нападение Германии на СССР 22 июня 1941 года повлияло на разделение русских эмигрантов в Шанхае на два лагеря: доброжелателей и недоброжелателей Советского Союза в этой смертельной схватке. Георгий Георгиевич вспоминает: «Первые (к которым принадлежала и наша семья) говорили о необходимости забыть старые обиды, порожденные Гражданской войной, и морально сплотиться со своим народом в годину испытаний; вторые со столь же страстной убежденностью обвиняли их в отступничестве. Радикально изменившееся отношение к России особенно отчетливо проявилось во время Сталинградской битвы — слово „Сталинград“ в его английском произношении в течение нескольких месяцев было одним из наиболее часто звучавших на переменах между школьными занятиями».

Тем временем назревали крупные перемены в жизни семьи Сильницких.

Весной 1946 года Георгий окончил школу с дипломом первой степени. В 1947 году вышло постановление правительства СССР о добровольной репатриации советских граждан, проживающих за рубежом, на родину. Перед Сильницкими встала альтернатива: Америка или Советский Союз. На семейном совете родители предоставили право решающего Георгию, у которого «вся жизни впереди». Его выбор совпал с их собственной установкой, и было принято решение ехать в Советский Союз.

Возник главный вопрос: что делать с типографией? Глава семейства Георгий Антонович решил, что все нажитое вдали от Родины должно вернуться на родную землю. Таким образом, наши репатрианты значительную часть своих имеющихся сбережений истратили на упаковку типографского оборудования.

Сильницкие ступили с трапа парохода «Николай Гоголь» на родную землю в Находке Приморского края в конце ноября 1947 года. Советские чиновники прохладно отнеслись к тому известию, что новые граждане страны дарят отчизне типографское оборудование. Скорее всего, печатная машина пошла на металлолом. Репатриантам было предложено выбрать место жительства на территории между Кемерово и Пермью (тогдашним Молотовым). Выбрали последний город из тех соображений, что он находился ближе всего к Центральной, Европейской, России.

Жили как все, кто пережил страшную и разрушительную войну. Одержанная победа, обеспечившая выживание нации, оправдывала по большому счету любые перенесенные лишения.

Осенью 1948 года Георгий поступил в Пермский университет на историко-филологический факультет. Георгий Антонович работал руководителем художественной самодеятельности в городском клубе им. Толмачева. Там у него начались столкновения с бюрократическим начальством, не желавшим вводить предлагаемые отцом новые методы художественного воспитания молодежи.

13 апреля 1951 года Георгий Антонович был арестован. При обыске весь его машинописный «архив» был изъят и приложен к «делу» в качестве «вещественного доказательства». (Чего? Того, что человек совершил государственное преступление, позволив себе о чем-то самостоятельно думать?) 8 сентября 1952 года, до суда и вынесения приговора, он скончался.

После смерти Сталина в жизни страны происходили огромные изменения. Георгий закончил учебу в университете и аспирантуре, получил направление на работу. Но хотелось остаться в Перми, заниматься наукой. Мама, Галина Владимировна, со своим здоровьем, которое было подорвано вестью о гибели Георгия Антоновича в тюрьме, могла не вынести далекого пути на край страны. Георгий был обязан поехать к новому месту работы. Но была призрачная надежда, что встреча с кем-то из всемогущих могла изменить судьбу молодого ученого. В запасе у него было 10 суток. Пролетели 9 дней, которые не принесли ничего определенного. Человек, от которого зависела вся будущая жизнь семьи, находился в заграничной командировке. Без всякой надежды Георгий появился еще раз в приемной министерства, где постучался в нужную дверь в последний раз. Нужный человек оказался на своем месте. Не выслушав до конца аргументы молодого человека, он сказал, что не имеет возражений против направления в Пермь, но для этого необходимо оформить такие-то и такие-то документы.

И здесь происходит еще одна загадочная история в семье Сильницких.

Вспоминает Георгий Георгиевич: «Не смея поверить, что вопрос решился так просто и удачно, я направился к двери кабинета. За спиной раздался телефонный звонок, на который, естественно, я не обратил никакого внимания. На пороге меня вдруг окликнул зам. министра. Держа в руке телефонную трубку, он сказал: „Звонит ректор Смоленского пединститута. Им как раз нужен преподаватель английского языка. Хотите поехать работать в Смоленск?“ Я имел какое-то общее представление о Смоленске как об одном из древнейших русских городов; однако ни малейшей, хотя бы самой отдаленной мысли о его возможной связи с моей предстоящей судьбой в моих раскладах на будущее не было. И тем не менее через мгновение услышал, как мой голос ответил: „Я согласен“. До сих пор не знаю, что побудило меня дать такой ответ. Я вышел из кабинета, имея в кармане направление не в Читу, не в Пермь, а в Смоленск».

Фантастика! Все дело в том, что священник Петр Сильницкий служил в одном из храмов Смоленска в XIX веке, здесь в 1863 году родился Антон Петрович Сильницкий. Всего этого Георгий, получив направление на работу в педагогический институт Смоленска, тогда не знал.

Как сложилась судьба остальных детей Антона Петровича? Леонид Антонович революцию не принял, видимо, был в стане Белого движения. Нина работала корреспондентом в крупном советском информационном агентстве, бывала в Шанхае. В семье считают (для этого есть причины), что Нина Антоновна была советской разведчицей. Необоснованно подвергнута репрессиям и погибла. Евгений Антонович, будучи летчиком, погиб в бою во время Первой мировой войны. Про Николая Антоновича ничего не известно. Георгий Антонович скончался до суда и вынесения приговора 8 сентября 1952 года в тюрьме города Молотова.

Сегодня Георгий Георгиевич мечтает посетить Хабаровск, познакомиться с городом, где жил его героический дед и вся его большая семья.

Валерий ТОКАРСКИЙ,
фотограф, краевед


Школьники поселения Гижиги. Кто-то из них – Ваня Падерин
«Гижигинские чиновники, не в обиду будь им сказано, за весьма небольшими исключениями, больше пекутся о формальной стороне дела, о надлежащей отписке с областными властями, а собственно, быт населения, действительная жизнь гижигинца едва ли интересовала когда гижигинское чиновничество. Гижигинская интеллигенция и гижигинское простонародье — это два отдельных мира, друг друга не знающих и друг другом не интересующихся, исключая разве случаев народных бедствий, когда имущие протягивают руку неимущим. Этого едва достаточно… Я позволил взять из Гижиги на свою личную ответственность мальчика, казачьего сына Ивана Падерина 11 лет, дабы выработать из этого мальчика будущего интеллигента Гижиги, которому были бы дороги интересы его далекой и бедствующей родины. Этого мальчика мне удалось определить в приготовительный класс хабаровского реального училища. Падерин учится не дурно, хотя, конечно, и не блестяще, ибо он до приезда в Хабаровск кроме тундры да пустынного гористого взморья его далекой родины ничего не видал, и даже те многие понятия, которые упоминаются в детских книжках для чтения, Падерину совершенно неизвестны. Вывозя Падерина из Гижиги, я далек был от мысли благодетельствовать этого мальчика, но я считал и считаю его тем орудием, при помощи которого с течением времени можно будет воздействовать на быт и экономическое благосостояние Гижигинского края. Падерин, по моему мнению, имеет право на благотворительность правительства: его дед и отец, природные гижигинские казаки, непрерывно прослужили Великому Государю 102 года, прослужили верой и правдой, получая за свою службу всего 36 руб. в год, да солдатский паек. Исходя из этого положения, я рассчитываю, что начальство хабаровского реального училища окажет свою милость и вывезенному мною из Гижиги малолетнему казаку, наряду с теми учениками, которые пользуются щедротами правительства за службу их отцов».

А. Сильницкий. Поездка в северные округи Приморской области. Стр. 163, 164


«Тяжелым бременем легла Кушка на гижигинских казаков. Особенно тяжело казакам, если окружной начальник или его семья пожелают проведать Гижигу, погостить там. Тогда в Гижигу посылают приказ: кроме обычного наряда выслать еще 8 казаков в подводу. Приходит подвода. Начальство пообедало, отдохнуло, приказало снаряжать лодку. Дно лодки устилается медвежьими шкурами, шкуры прикрываются коврами. Выходит супруга окружного начальника, супруга и родственница его помощника, гостившая на Кушке гижигинская купчиха. Берется провизия: бутылки с квасом, берется, на всякий случай, книга, дабы не скучать в пути, Пассажиры весело и оживленно садятся в лодку, а казаки приторачивают к ее носу лямку. Все готово, казаки надели лямку, и лодка тронулась. Погода холодная, дует пренеприятнейший ветер. Мерно идут казаки-бурлаки берегом, но вот на этом берегу мелко, а фарватер пошел к другому берегу, и казаки вброд по пояс в воде переходят на другую сторону. Пять часов тащат казаки лодку, но вот показалась Гижига. Пассажиры рады, что их вышли встретить. Шумно, весело, приятно проведут они время в Гижиге. Рады и казаки, что они обогреются: они иззябли, посинели, зубы стучат. Может, за эту увеселительную поездку начальства кто-либо из казаков поплатится жизнью, и непременно поплатится. Да какое же кому дело до казака, да еще гижигинского? Я также был участником одной из таких увеселительных поездок, обычной в Гижиге, и до сего времени у меня сохранилось такое чувство, будто я человека пристрелил, хотя и нечаянно».

А. Сильницкий


«Весной 1898 года в Охотск через Якутск проникли 4 семьи Минусинских переселенцев: Сергея Рягузова, Гавриила Фролова, Алексея Петухова и Еремея Девягина. Эти 4 семьи осели на берегу моря в 7-ми верстах от Охотска в, так называемом, Старом Порту. В лето 1899 года из наносного леса ими построены исправные дома со всеми хозяйственными службами. Заведены всякие рыболовные принадлежности, собаки и до 30-ти голов прекрасного рогатого скота. Новоселы дружно принялись за свое хозяйство. При этом они не беспокоили начальство никакими просьбами о ссудах и разного рода льготах. В Охотске жить привольно, говорили они нам. Рыбы, лугов, сколько хочешь. Охотская рыба нерка отличается особыми вкусовыми качествами. Копченые балыки находят хороший сбыт. Новоселы за два года проживания в Охотске устроились хорошо и стали зазывать своих родичей. И родичи в весну сего года непременно пришли бы, если бы не пароход В.К.Ж.Д. „Мукден“. Этот пароход, придя в прошлом году на Охотский рейд, получил требование на приемку крестьянских балыков в день прихода. На другой день погода была свежей, и довезти груз до парохода не позволил бар. На третьи сутки вышел срок стоянки парохода. Он ушел, оставивши у перечисленных выше крестьян копченых балыков на сумму до 8000 рублей. Эти балыки, простоявши год в плохо сбитых ящиках, ни какими брезентами не покрытыми, конечно, испортились. В этом году крестьяне, опасаясь, что балыки вновь не будут приняты на пароход, сократили их производство. Три ходока, пришедшие по их письмам осматривать Охотские места, пошли обратно, говоря, что промышлять в Охотске балыки — дело неверное. Возьмут балыки на пароход — хорошо, А не возьмут — все пропало. В эту навигацию на пароходе „Гирин“ отказались принять в Охотске собак до Аяна. Собаки — это жизнь северянина. Собачья нарта есть мерило благосостояния тамошнего жителя. Я не знаю мотивы отказа, но констатирую лишь факты отказа».

Сильницкий А. П. Рукописный отчет о поездке в Северные округа Приморской области. РФ ДВ 19. 0 369. Стр. 438–444


«Агафья Ивановна Карандашиха (Карандашева), ее муж — казачий урядник Василий Карандашев. 17, 20, и 24 августа 1854 года была на батарее, где артиллеристом в тот момент был ее муж, подавала заряды, поправляла лопатой подстреленные земляные закрытия батареи. Муж Агафьи Ивановны умер от ран. Сын ее — Иван Васильевич Карандашев — инвалид. В грудном возрасте (лежал во время боя за бруствером) пострадал от взрывов. Сын „мерячит“, то есть с ним бывают припадки».

Фотоальбом «Фотографии Сильницкого». 1901 год


Хабаровская переписная комиссия 1897 года. Антон Петрович Сильницкий – во втором ряду крайний слева.  Фотографический фонд Дальневосточной государственной научной библиотеки. Автор фотографии неизвестен
«Наша прогулка вверх по Аваче доставила нам большое удовольствие. Когда мы вернулись в селение, там уже денщики приготовили самовар, кое-что закусить. Все было приготовлено в доме камчатской героини Авдотьи Ивановны Карандашихи 82-х лет. Эта почтенная старуха принимала непосредственное участие в блистательной обороне Петропавловска от покушения на него в 1854 году англо-французской эскадры. Ее муж был казачий урядник. И она сама, тогда еще молодая, частенько работала поденно для семьи Василия Степановича Завойко. Когда на Петропавловск нежданно-негаданно напали враги, Завойко, как известно, всех призвал к оружию, при чем, правитель камчатского губернатора коллежский асессор Лохвицкий был командиром орудия батареи, расположенной на Кошке. На эту батарею, наиболее опасную, был назначен муж Карандашихи урядник Василий Карандаш. И Агафья Ивановна не пожелала оставить его одного; она не пошла вместе с прочими женщинами спасаться в горы. Но пошла на батарею, и во время горячего артиллерийского боя 17, 20 и 24 августа была на батарее, подавала заряды, поправляла лопатой подстрелянные земляные закрытия батареи. Ее муж, раненный 20 августа осколком снаряда, за неимением перевязочного пункта лежал тут же в тылу батареи. Агафья Ивановна помимо участия в обороне исполняла роль сестры милосердия в отношении к своему мужу уряднику Карандашу, и в отношении к другим героям бессмертной обороны Петропавловска. В то время, когда Агафья Карандашиха доблестно несла на петропавловской батарее артиллерийскую службу, у нее тут же на батарее за земляным укрытием лежал грудной младенец Иван. Грохот артиллерийского боя не остался бесследным для Ивана Карандаша: он, как говорят в Камчатке, „мерячит“. То есть с ним бывают припадки, которые делают его плохим работником и обузой для матери. Это мерячение есть следствие испуга младенца пушечной пальбой, отразившейся на его психике, и сделавшего его инвалидом. У Карандашихи только и семьи, что этот больной сын. Героиня русской военной славы после смерти мужа, последовавшей от раны полученной в бою 20 августа, живет в бедности. С чувством глубокого уважения должен сказать об отношении к Агафье Карандашихе команды транспорта „Якут“ и окружного начальника Ошуркова. Ранней весной, лишь приходит в Петропавловск „Якут“, Карандашиха в тот же день является к командиру с визитом. Командиры „Якута“, других военных судов посещающих Петропавловский порт, а их переменилось много, принимают восьмидесятилетнюю камчадалку Агафью Карандашиху. Они подают ей руку, приглашают к себе в каюту. Приглашает Карандашиху и кают-компания. По какому бы делу ни пришла Карандашиха к начальнику округи, она приглашается им в гостиную, ей подается угощение. Помимо этого моряки и Ошурков кормят Карандашиху и ее сына. Ошурков ежемесячно отчисляет ей из собственного провианта обычный солдатский паек. Что касается „Якута“, то таковой снабжает старуху решительно всем. Не буду таить, что старуха сильно любит выпить. Что не пей она, благодаря щедротам „Якута“ и Ошуркова жила бы в полном довольстве. Но старушка, многое из того, что ей попадает, меняет на водочку. Эта слабость старухи, за которую ее многие порицают, отнюдь не обесценивает ее подвига, не лишает права на признательность не частных лиц, каковыми в данном случае являются экипажи того или иного военного судна и личность окружного начальника, но правительства. Тем более что на ее попечении остался сын, отец которого был убит в бою. А сын, тогда еще грудной младенец, в том же бою получил увечье. Даже одно это обстоятельство делает Карандашиху достойной внимания и щедрот правительства. Да и сама она разве не заслужила? Разве не стала она грудью за своего Царя, за свою Родину? У нас на Руси частенько в забвении остаются подвиги высокой доблести, высокого самоотвержения. Многие славные деяния русских людей благодаря их природной скромности остаются в безвестности, узнают о них сплошь и рядом случайно. Живых героев петропавловского боя только и осталась, что Карандашиха. Да и той уже 82 года! Не послужит ли изложенное мною об Агафье Карандашихе, живой реликвии Петропавловской славы, чтобы власти обратили внимание на эту старуху, чтобы ей был дан какой-либо видимый знак признательности государства к тем, кто так блистательно, кто так геройски отстаивал в тяжелую годину Крымской войны честь и достоинство России в отдаленнейшем и пустыннейшем ее уголке?»

А. Сильницкий. Поездка по Северным округам Приморской области. Стр. 172–179. 1901 год


Камчатский промышленник Петр Карякин
«Открыл бобров и создал бобровый промысел камчатский промышленник Петр Карякин, отличный стрелок, отличный моряк, обогнувший на своей утлой парусной шлюпке весь полуостров и напавший в одном из таких путешествий на бобровое лежбище. Окружная администрация воспользовалась открытием Карякина и объявила открытый им на мысе Лопатка бобровый промысел достоянием казны. Приняла меры в охране ценного зверя от хищников, как своих, так и иностранных».

А. Сильницкий. Поездка по Северным округам Приморской области. Стр. 98. 1901 год


Петропавловск Приморской области. Приамурское генерал-губернаторство. 6 мая 1897 года. Почетный караул приветствует генерал-губернатора Сергея Михайловича Духовского. Унтер-офицер Максим Иванович Сотников – на снимке на правом фланге. В 1904 году Сотников станет одним из сподвижников Антона Петровича Сильницкого во время отражения атаки японского десанта


«Доска с надписью, которую оставил японский десант на побережье полуострова летом 1904 года. Атака интервентов дружинниками Камчатки была успешно отбита. Лейтенант Сечу Гундзи – взят в плен. Отважные жители захватили трофей, знамя горе-вояк».

Здравствуйте!Меня зовут Ольга.Я живу в г.Одессе.
Все , что я сейчас прочитала мне не раз рассказывали и мама и дедушка и пробабушка.Они Сильницкие.Моя мама - Сильницкая Ирина Игоревна 1945 г.р. ее отец ( мой дед ) Сильницкий Игорь Леонидович 1915 г.р. , родился во Владивостоке.Его отец , мой прадед Сильницкий Леонид Антонович именно тот человек , который и является сыном Сильницкого Антона Петровича.И я знаю еще точно , что у моего прадеда были брат и сестра Нина.
Несколько лет назад я довольно долго искала какую-то информацию о родственниках в инете...Даже писала на сайт "Жди меня"...От-туда через какое-то время маме даже звонили...На этом все и закончилось...к сожалению.В тот момент мой дедушка был еще жив...Он умер 22 августа 2009 года.
Сейчас позвонила маме...рассказала о том , что нашла информацию...Она так обрадовалась!!!
Если у вас есть какая-либо информация о ком-то из потомков Сильницких сообщите пожалуйста.Я очень буду ждать.
С уважением - Ольга.

Оля, у меня нет информации о потомках Сильницких, но в моей книге "Встречь солнцу", она есть в интернете по адресу http://www.npacific.ru/np/library/publikacii/solnce/07.htm есть очерк "Хроника забытой войны" о вашем прадеде.

Надеюсь, что вы сообщите нам более подробную информацию о вашей семье, о жизни вашего деда. Думаю, что это будет очень интересная информация для наших читателей. Возможно кто-то и откликнется из ваших родственников.

Сильницкий Георгий Антонович
Родился в Петропавловске 24 ноября 1903 г.
Отец -- Петропавловский уездный начальник, коллежский асессор Антон Петрович Сильницкий. Мать -- Людмила Александровна.
ГАКК, ф. 220, оп.1, д.39 (Исторические тетради Ирины Васильевны Витер)

ИСТОРИЯ РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ
1904 – 1905 гг. Под редакцией И. И. Ростунова

ОБОРОНА КАМЧАТКИ

Японские империалисты издавна мечтали о захвате не только Курильских островов и Сахалина, но и Камчатки. Свои агрессивные действия они пытались оправдать якобы необходимостью расширения окраин империи. Еще в 1893 г. с одобрения правительства 120 переселенцев на шхунах отплыли из Токио на острова Шумшу и Парамушир. Возглавил эту экспедицию «типичный патриот»... Гундзи — лейтенант в отставке, основатель Патриотического общества25. Началась хищническая эксплуатация природных богатств этого региона. Японские колонизаторы вылавливали рыбу вблизи восточных и западных окраин Камчатки, истребляли морских котиков на Командорах /359/

В 1903 г. русская канонерская лодка «Манджур» вынуждена была арестовать 12 японских шхун за незаконный лов рыбы и направить их во Владивосток26.

Японское командование деятельно готовилось к нападению на Камчатку, чтобы сделать ее «землей микадо и население привести в верность Японии» 27. На островах Шумшу и Парамушир строились дороги, прокладывались линии связи, создавались склады оружия и боеприпасов.

Начальником Петропавловского уезда был А. П. Сильницкий — исследователь Дальнего Востока, литератор и этнограф. Это был человек прогрессивных взглядов; энергично борясь с казнокрадством, взяточничеством и злоупотреблениями местной администрации, он защищал население Камчатки от эксплуатации со стороны купцов. Сильницкий принимал меры по приведению края в готовность к обороне. Так, в апреле 1904 г. он объявил сбор жителей Петропавловска и поставил их в известность о приближавшейся угрозе вторжения японцев на Камчатку. Сход решил организовать дружину из 89 человек.

«Мысль о возможности защиты Камчатки собственными силами не была утопичной»,— писал Сильницкий, — так как Камчатка — страна дикая и бездорожная. Противнику трудно будет вести боевые действия, особенно использовать свою артиллерию. В то же время защитники Камчатки, отличные охотники, хорошо знали свою местность. По подсчетам А. П. Сильницкого, их можно было набрать до 2 тыс. человек. При партизанском способе действий — это серьезная сила 28.

В мае 1904 г. американский пароход «Редонда» привез неутешительные вести о почти проигранной войне. Но Сильницкий со своим помощником Викентьевым продолжал деятельно готовиться к встрече противника.

В 20-х числах мая 4 японские шхуны высадили отряд Гундзи численностью 150 человек у села Явино, жители которого ушли в горы. Противник построил лагерь, выставил полевое орудие и принялся грабить богатое село. В Явине был поднят японский флаг29.

Из Петропавловска вышла к Явино шхуна с отрядом в 32 человека под командой прапорщика Жаба, а из Болыперецка, находящегося в 100 км от села, двинулась дружина под командованием унтер-офицера запаса Сотникова 30. В Усть-Озерной оба отряда соединились. Всего было 88 человек, из них 71 камчадал и 17 русских, преимущественно казаков 31.

Русские произвели разведку, заслав в японский лагерь одного из камчадалов под видом изголодавшегося жителя. По его возвращении, на совете отряда было решено внезапно напасть на японский лагерь. 16 (29) июля 1904 г., скрытно приблизившись к лагерю, русские внезапно атаковали его. /360/

Японцы бежали в шлюпках на шхуны. Лейтенант Гундзи был взят в плен 32. Японцы потеряли в бою 32 че-ловека убитыми и ранеными. Потери русских составили 2 человека убитыми и несколько человек ранеными 33.

Попытки японцев высадиться в других пунктах Камчатки также были неудачны. В Усть-Большерецке дружина во главе с казаком Селивановым сорвала намерение японцев высадить десант. При стычке погибло 11 неприятельских солдат. У местечка Карега дружина коряков и русских разгромила десант японцев. Противник потерял 30 человек убитыми. Только 5 его солдат спаслись на шхуне. Полной неудачей окончились замыслы японцев захватить Коль, Воровское и Озерное34. Столь же неудачно для них закончилась высадка на остров Медный. Интервенты были сброшены в море алеутами.

28 июля (10 августа) японские крейсера «Сума» и «Идзума» прибыли на остров Шумшу для расследования положения дел Патриотического общества. Однако попытки узнать что-либо о событиях на Камчатке ни к чему не привели 35. Тогда 30 июля (12 августа) отряд японских кораблей снялся с якоря и пошел на север вдоль восточного берега Камчатки. На другой день «Сума» взял курс на Петропавловск, а «Идзума» — к маяку мыса Вертикальный, где, по сведениям, содержался в плену Гундзи. Маяк был пуст, и крейсер пошел на соединение с «Сумой» в Авачинскую бухту.

На подходе к Петропавловску «Сума» произвел его обстрел. После того как на крейсере убедились, что город не обороняется, на побережье высадился десант численностью 200 человек. В городе японцы никого не застали. Местные жители покинули его 36.

Десант выяснил, что лейтенант Гундзи и японские солдаты содержатся в глубине острова в Милькове, в 300 км от Петропавловска. 1 (14) августа крейсера ушли из Петропавловска на Командорские острова. Ввиду непогоды они там не задержались и вернулись 5 (18) августа в Петропавловск. Снова город оказался пустым. Не обнаружив местной администрации, японцы оставили почту, в которой просили отпустить лейтенанта Гундзи 37. Видя бесполезность своих просьб и не зная, как действовать далее, японцы 7 (20) августа покинули воды, омывающие полуостров 38.

Японское командование, опасаясь затяжных боевых действий, отказалось от дальнейших попыток вторжения. За время обороны Камчатки в 1904 г. русские уничтожили 20 японских шхун и до 200 солдат и офицеров 39. Защитники края энергично действовали против японских десантов. Они использовали свое преимущество в знании местности. Удачно применялись способы партизанской борьбы. /361/

Значение обороны Камчатки в период русско-японской войны 1904–1905 годов до сих пор не получило заслуженной оценки. Не было достаточно освещено и то, в каких сложных и тяжелых условиях начинались и проходили военные действия. Оставались неизвестными имена некоторых организаторов и командиров и большинства участников обороны. Краткому освещению тех событий и посвящен предлагаемый очерк.

Оборона Камчатки являлась всего лишь незначительной частью происходивших тогда на Дальнем Востоке военных действий, но благодаря ей за Россией был сохранен не только один из ее богатейших рыбных районов, но и единственный удобный порт, имевший свободный выход в Тихий океан и контролирующий все ее тихоокеанские владения. Это обстоятельство имело важное стратегическое и экономическое значение для России.

Потеря Камчатки могла бы очень неблагоприятно отразиться еще в дореволюционное время на положении Командорских островов и Чукотки. Значительно острее ощущалась бы ее утрата во время Великой Отечественной войны, когда поставки продовольствия и других грузов из Америки частично шли через Петропавловск. Выпала бы из напряженнейшего пищевого баланса страны камчатская рыба. В сильной степени усложнилось бы освобождение Северо-Курильских островов.

Таким образом, значение победы на Камчатке, имевшей тогда, в 1904–1905 годах, казалось, чисто местный характер, позднее стало ощущаться в общегосударственном масштабе.

Но в то время царское правительство уже теряло интерес к своим тихоокеанским владениям и, готовясь к войне с Японией на материке, к защите Камчатки практически никаких мер не приняло. Если в 1854 году Петропавловск защищал гарнизон из солдат, матросов, офицеров и добровольцев общей численностью около 1000 человек, при 68 орудиях, то теперь военные силы всей Камчатки состояли всего из полусотни казаков. Так когда-то назывались добровольцы, из которых набирались дружины первопроходцев. Но современные казаки уже не обладали военными навыками и на Камчатке выполняли, главным образом, полицейские обязанности.

К этому маленькому резерву из казаков следует отнести находившихся на гражданской службе немногочисленных уволенных в запас или вышедших в отставку офицеров и унтер-офицеров. Большинство их уже утратили опыт и военные знания, и только три-четыре человека и несколько наиболее развитых казаков были способны стать организаторами партизанских дружин.

Отношение правительства к защите Камчатки хорошо характеризует такой штрих. Незадолго до начала войны оно все-таки прислало сюда одного офицера срочной службы, но не строевика, а сапера — для ремонта казенных помещений. Этот штабс-капитан Векентьев все же оказался наиболее сведущим в военных вопросах и позже успешно возглавил штаб обороны Камчатки.

Единственно, чем тогда располагала Камчатка в достаточном количестве, были 4000 берданок и 800 000 патронов к ним. Их хватало с избытком: при 6000 человек оседлого населения способных носить оружие было вряд ли более 800–900 человек.

В этих тяжелейших условиях оборону беззащитной Камчатки приняли на себя сформированные из добровольцев дружины, а местами — и самостийно организовывавшееся в моменты опасности население. Правда, не было слышно тогда грома пушек, не было и величайшего, хотя и кратковременного напряжения всех сил, как в памятные дни обороны Петропавловска в 1854 году. Военные действия распадались на десятки разобщенных схваток на всем огромном двухтысячеверстном протяжении обоих побережий Камчатки.

В наши дни события тех лет почти забыты, и подавляющая часть жителей Камчатки, в том числе молодое поколение, ничего не знают об этих славных страницах истории родного края. И в исторической литературе обороне Камчатки уделено несоответственно ее значению мало внимания. Проявляется даже тенденция забывать о ней. Например, в выпущенном в 1961 году "Путеводителе по историческим местам Камчатки" имеются странички, посвященные погибшему в бою с японцами дружиннику Бируле, но уже в брошюре 1970 года — "Памятники Камчатской области" о нем не упоминается. Иногда в художественной литературе неверно освещаются отдельные эпизоды, а подчас снижена и даже искажена роль руководителей обороны.

К сожалению, скромными материалами располагает Камчатский областной архив.

При изучении литературных и архивных материалов возникло много вопросов. Поэтому для осмотра мест бывших боев, опроса старожилов и поисков возможно сохранившихся письменных материалов в Соболевский район и в Озерную были организованы выезды экспедиционных групп в составе писателя Г. Поротова, журналиста С. Вахрина и члена Географического общества, автора очерка В. Семенова. Туристская группа с участием автора посетила и осмотрела одну из главных баз партизан — бывшее село Голыгино и места боев со шхунами в устьях рек Голыгиной, Опалы и Большой.

Вопросами истории обороны Камчатки занимались такие видные ученые-историки, как М. А. Сергеев и И. И. Огрызко, краевед В. П. Кусков, и ряд других. Начало моего участия в этом деле было чисто случайным. Впервые мне пришлось встретиться со следами тех далеких событий в 1939 году. Переходя с товарищем из Озерной в Усть-Большерецк, приблизительно в 5 километрах от Озерной мы заметили темный крест. Он был прикреплен к чугунной плите с надписью: "Здесь похоронен дружинник крестьянин Ксаверий Бируля, убитый на реке Озерной 17 июля 1904 года". Плита почти утонула во мху, была закрыта засохшей травой.

Это надгробие, положенное на могилу первого павшего в боях с японцами дружинника, как потом выяснилось, являлось единственным памятником об обороне Камчатки в 1904–1905 годах. К сожалению, мы, потомки защитников, не сумели с уважением отнестись к их памяти и сохранить этот памятник. В 1968 году, будучи в Озерной, я решил посетить этот памятник, но не нашел его. С одним старожилом мы с трудом отыскали место, где он находился. Оказалось, что незадолго, в этом же году, его, якобы в целях лучшей сохранности, перевезли в Озерную. От памятника остался только глубоко вдавленный в мох отпечаток. Сама могила, прах дружинника никого не интересовали. Памятник завезли на высокий увал за поселком и бросили над обрывом на кочки. Крест был отбит и, видимо, затерян. Вид криво свесившейся с кочки плиты в окружении пустых бутылок и банок возбуждал одновременно и чувство глубокой жалости, и возмущения.

Для спасения остатков памятника потребовалось написать несколько статей в областную печать. Наконец плиту без креста, в ненормальном для могильной плиты почти вертикальном положении установили у стены одного из зданий в поселке. Но место это не соответствует ни большой значимости памятника, ни смыслу надписи — "Здесь похоронен...".

Эти события и заставили меня начать знакомиться с немногочисленной литературой по вопросам обороны, а потом и с архивными материалами...

Радиотелеграфной связи с материком тогда на Камчатке не было. Пароходы зимой не ходили, и почта проделывала длинный путь в тысячи километров на оленях и собаках, огибая Охотское море. Депеша о начале войны дошла до Петропавловска почти через три месяца — 22 апреля. В ту же ночь, с 22 на 23 апреля все мужское население Петропавловска и соседней Сероглазки без всякого напоминания явилось кто с винчестером, кто с берданкой и был выставлен на мысе Сигнальный для наблюдения за входом в бухту наблюдательный пост (А. Сильницкий. 14 месяцев службы на Камчатке).

На следующий день в Петропавловск из всех окрестных сел — Авачи, Халактырки, Старого острога, Паратунки, Коряк съехался народ. Собрался сход, на котором было принято решение дать решительный отпор врагу и организовать Петропавловскую дружину. Старики говорили: "Все умрем, а не сдадимся... Если даже японцы высадятся в устьях рек, дальше они не пройдут — перестреляем в кустах".

На начальника уезда Сильницкого легла огромная ответственность по организации обороны. Были разработаны инструкции по охране рек и защите селений, а также тактика партизанской войны. Используя прочный весенний наст, во все крупные селения были разосланы на собаках берданки, патроны и инструкции. Начальником штаба обороны Камчатки был назначен помощник Сильницкого штабс-капитан Векентьев, командиром Петропавловской дружины в составе 89 человек — прапорщик в отставке Цезарь Жабо.

Отзывается с гражданской службы и назначается начальником обороны наиболее важного и уязвимого участка Камчатки — западного побережья старший унтер-офицер запаса Сотников. Этому человеку в большей степени, чем кому-либо другому, принадлежит заслуга в успешной обороне Камчатки. Родился Максим Иванович Сотников в 1873 году в Тобольской губернии. Военную службу начал в Восточно-Сибирском линейном батальоне в Хабаровске. В 1897 году был командирован на Камчатку для обучения казаков обращению с новым образцом винтовки. В 1902 году уволен в запас и назначен канцелярским служащим. В 1903 году назначен надзирателем за рыбными промыслами. Одно время выполнял даже обязанности начальника уезда (В. Кусков. Камчатские были). О его жизни до военной службы ничего не известно. Но быстрое продвижение по служебной линии и грамотное составление служебных документов говорят не только о его способностях, а также об образовании и культуре.
Оборона Камчатки в период русско-японской войны 1904–1905 годов

Владимир Иванович Семенов

Бывший казак П. И. Юшин
в 1927 году работал
начальником Тигильской милиции

Деятельность Сотникова на западном побережье началась с организации дружин, обучения дружинников началам военного дела, пробным стрельбам из берданок. Всего здесь было организовано четыре пешие и одна конная дружины: Тигильская — численностью 100 человек, Ичинская — 66, Облуковинская — 40, Большерецкая — 72, Конная — 18 человек. Командиром Тигильской дружины был назначен казак Павел Юшин, Ичинской и Облуковинской — Михаил Корякин, Большерецкой и одновременно всего западного побережья — Сотников. Отставной унтер-офицер Нагорный командовал конной дружиной. Ее назначением была связь между дружинами, оперативное прибытие в места высадки японцев и организация первого сопротивления. Фактически, ввиду большой протяженности линии обороны западного побережья, руководил обороной севернее реки Воровской Нагорный. Всего в дружинах западного побережья насчитывалось около 300 человек.

На восточном побережье, кроме Петропавловской, была организована Усть-Камчатская дружина в составе 110 человек. Всего в дружинах Камчатки насчитывалось 475 человек. Дружины комплектовались, в основном, из состава коренного населения, которое никогда не знало воинской повинности, не имело понятия о военной дисциплине, строе, порядке. Но все это компенсировалось прекрасным знанием родных мест, неприхотливостью и привычкой к походной охотничьей жизни, умением стрелять, наконец, ненавистью к японским хищникам. Эти качества ополченцев в условиях партизанской войны превращали их в грозную силу для интервентов.

Летом 1904 года японцы с еще большей наглостью, чем в предыдущие годы, устремились к берегам Камчатки. Теперь это была неприятельская территория, и ее можно было грабить на правах войны. Уже в мае начались заходы шхун в реки и высадки на берег. Но теперь и жители Камчатки знали, с кем и за что надо драться.

Первая схватка произошла на реке Большой, где дружинники под командованием казака Селиванова на батах атаковали зашедшую туда шхуну и сожгли ее.

Во второй половине мая были уничтожены еще четыре шхуны в реках Колпаковой, Облуковиной и других.

4 июня на лежбище каланов на мысе Лопатка высадилась группа браконьеров с Шумшу. Их встретила небольшая охранная партия русских. В схватке было убито 13 японцев.

28 июня Сотников, еще собирая в Голыгине свой отряд, спустился на батах к морю и в устье Опалы уничтожил японскую шхуну с ее командой.

30 мая в устье Озерной с четырех шхун высадился прибывший с Шумшу вооруженный десант Гундзи численностью около 150 человек, с двумя орудиями. Ближайшим к месту высадки было село Явино, расположенное в 15 километрах к северу от Озерной. Следующее село, Голыгино, располагалось в 60 километрах. Южнее и в глубине полуострова населенных мест здесь не было.

В материалах, присланных из Томского архива, имеются любопытные сведения о Гундзи. Приводим выдержку из них без изменений: "Лейтенант военно-морского флота С. Гундзи до 1903 года служил приказчиком Камчатского торгово-промышленного общества, занимаясь, в основном, шпионской деятельностью. В конце сентября 1903 года Сечи Гундзи уже в мундире японского флотского офицера проехал вдоль западного побережья Камчатки, когда русское охранное судно ушло от камчатских берегов, и побывал в селениях Явино, Голыгино и Колпаково. Гундзи был хорошо знаком с Камчаткой, знал полную беззащитность этой страны и полагал, что не встретит здесь никакого сопротивления". Точный источник этой информации не указывается, но все это было вполне возможно. Это не противоречило и во времени, так как совпадало с его восьмилетним пребыванием без "особых дел" на Шумшу.

Прибыв на Шумшу, Гундзи расширяет ранее заложенный порт, строит склады для соли, снастей, горючего, оборудует ремонтные мастерские и превращает порт в хорошо оборудованную базу для отстоя, ремонта и снабжения рыболовных судов, действующих в наиболее близких и богатых рыбой водах Камчатки...

Планы Гундзи остались неизвестными, но, безусловно, скромными не были. Вероятно, он прежде всего собирался прочно закрепиться в районе Озерной — Явино; затем, используя успехи японских "рыбаков", распространить зону захвата на север; постараться привлечь на свою сторону кое-кого из населения и дать основание своему правительству козырять на мирных переговорах фактическим владением Камчатки.

Но его первым и последним успехом был захват Явина. Это небольшое село из 16 дворов и маленькой часовни располагалось на восточном берегу Явинского озера, приблизительно в полутора километрах от Охотского моря. С востока вплотную, как и теперь, подступали заросли кедрача, которые тянулись, перемежаясь травянистыми полянами и ягодными тундрами, до недалеких Голыгинских гор. Сейчас от селения остались только заросшие бурьяном бугры и ямы.

4 июня жители Явина увидели подходившую со стороны Озерной большую группу вооруженных японцев. К несчастью, в селении оставалось только двое мужчин — все остальные ушли на охоту на медведей, и село было беззащитно. В панике жители, не успев ничего взять из продуктов и одежды, спрятались в кустах. Заметив там движение, японцы сделали несколько выстрелов и ранили одного человека. Затем начали стрелять по оставленным в селении коровам.

Вот выдержка о дальнейших событиях из донесения одного из беженцев:

"Тогда мы все вместе 43 души, в том, во что были одеты дома, двинулись от селения в Голыгино, и всей нашей провизии хватило только на один день. По хорошей дороге вдоль моря мы опасались идти, так как нас могли заметить и догнать (японцы). Поэтому мы пошли через хребты, по колено в снегу, и почти каждый день шел снег или дождь. Это все бы ничего — соли нет, чая нет, а о куске хлеба или сахара нечего говорить. Вот мы и шли 100 верст 17 суток, и в это время были мы сухи только три дня. Реки были все время в полном разливе с снежной водой, а их приходилось переходить по пояс в воде, и так мы переходили 8 рек.

Мы убили 5 медведей, но одного только хватало на обед и ужин. Приходилось несколько раз кушать их сырыми. Кожу каждый раз разделяли на подошвы торбасов. Последние дни многие жители сами идти больше не могли, и приходилось их нести на себе. Малые дети по 5–7 лет тоже носили котомки на спине".

Сколько было радости, когда они наконец увидели избушки Голыгина, струйки дыма, подымающиеся из труб, услышали лай собак! И как велико было изумление голыгинцев и собравшихся здесь дружинников при виде выползавшей из леса растянувшейся цепочки шатающихся, падающих людей!

Японцы, захватив Явино и пробыв там какое-то время, ушли к Озерной. Свои силы Гундзи расположил в двух лагерях. Главный лагерь находился в месте высадки — на песчаной косе у устья Озерной, где японцы установили батарею. Тут же, в реке, стояли и их шхуны. Другой лагерь, "передовой табор", как его называл Сотников, был расположен севернее. Как выяснила работавшая здесь экспедиция Географического общества, передовой лагерь, скорее всего, располагался приблизительно в двух километрах от устья Озерной, на ручье, впадающем в Охотское море.

Войдя в оставленное японцами Явино, дружинники обнаружили, что все разграблено, дома разрушены, скот почти весь перебит. Старостой села убытки были оценены на сумму около 50 тысяч рублей. По тому времени на шестнадцать дворов это была огромная сумма. На колокольне часовни развевался японский флаг. На столбе была прибита доска с многоговорящей надписью: "Смысло на этой тын писаних слов: именно эта земля уже принадлежит Японии, поэтому кто кого трогает будет убиты. Командир японской войска Сечи Гундзи".

Сотников расположил свой лагерь не в разоренном селе, легкодоступном для японцев, а в более безопасном месте и ближе к неприятелю — в семи километрах от передового японского лагеря. Отряд Сотникова состоял из 88 человек: 17 русских и 71 камчадала.

13 июля в основной лагерь японцев были отправлены в разведку староста из Явино Игнатьев и дружинник Ивойловский. Ивойловский был крестьянином из села Паратунка. Он находился под судом за убийство на почве ревности своего соседа. Так как в Петропавловске его охранять было некому, подсудимого отправили к Сотникову. Ивойловский упросил дружину отправить его в разведку и дать возможность искупить этим свою вину. Просьба была удовлетворена. Был даже составлен об этом протокол, который ввиду неграмотности Ивойловского был подписан за него другим дружинником. Дороги в Озерную Ивойловский не знал, и с ним вызвался пойти староста Игнатьев, но он, по-видимому, играл второстепенную роль.

Не возбудив своим нарочито жалким и покорным видом подозрений японцев, они прошли в лагерь. Их допросил Гундзи. Им удалось убедить его, что жители Явино готовы покориться и просят его прийти к ним. Это изъявление покорности так совпадало с надеждами Гундзи, что он очень охотно обещал прибыть в село. Попутно разведчики заглянули в соседние палатки, пересчитали ружья, издали видели батарею. Получив представление о силах японцев, они благополучно вернулись в свой лагерь.

Приход и пребывание большого отряда русских были так хорошо скрыты, что ничего не подозревавший, полный радужных надежд Гундзи со своим врачом и двумя солдатами-переводчиками, как именовал их в донесениях Сотников, попали в засаду и были взяты в плен.

Можно только представить состояние этого гордого самурая, когда его привели в лагерь Сотникова! Так глупо завершить завоевание Камчатки! Но харакири сделать он не собирался, вел себя вызывающе. Когда Сотников спросил, что он думал, "когда устанавливал заявочный столб на нашей русской земле, называя ее уже принадлежащей Японской империи...", то Гундзи ответил, что "он сие место покорил и, на своем месте сделав укрепление, будет промышлять рыбу". В августе пленных доставили в Петропавловск, а затем в Мильково, где они пробыли до конца войны. Потеря главного организатора захвата Камчатки обезглавила десант, лишила наступательного духа и в корне изменила военную обстановку на западном побережье.

По сведениям разведчиков, в основном лагере было два орудия и около сотни человек, не считая экипажей шхун. Таким образом, силы противника в этом лагере превосходили силы дружинников почти в два раза. Поэтому было принято решение штурмовать передовой лагерь, где японцев было значительно меньше.

В приказе, отданном Сотниковым 16 июля, говорилось: "...сегодня в 11 часов (по-видимому, вечера) движемся на Озерную. Возьмем с собой двух пленных японских переводчиков, пусть скажут там, если они сложат оружие, то возьмем всех в плен, а если нет — то ударим с оружием в руках. Не дадим японцам, чтобы их нога ступила на нашу русскую землю и чтобы их флаг развевался на нашей святыне. Хотя наше вооружение несравненно слабее... отомстим хищникам японцам".

О том, как протекал бой, Сотников сообщает следующее: "В 2 часа 30 минут 17-го подошли к табору. Я послал разведчиков японцев, чтобы там сложили оружие. В таборе раздался выстрел, потом второй, третий по нашему отряду, ввиду чего мной был открыт огонь". К 4 часам (утра) разгром японцев был завершен. Убито было 17 и какое-то количество ранено. Потери дружинников составили 5 человек, из которых тяжело раненный ополченец Ксаверий Бируля в 7 часов утра скончался при переносе его в Явино. По местному обычаю, он был похоронен на месте смерти. В лагере было найдено много имущества, награбленного в Явино.

После удачного боя у дружинников, естественно, появилось намерение совершить нападение и на главный лагерь. 22 июля Сотниковым была произведена разведка, в которой приняли участие 18 наиболее опытных дружинников. Лагерь располагался на открытой местности. Подобраться к нему незаметно, особенно крупному отряду, было невозможно.

Дружинники, конечно, понимали, что брать штурмом или длительной осадой этот лагерь численно превосходящего противника необученным, вооруженным лишь берданками людям явно не по силам. Да и не было уже в этом острой необходимости, так как лишенные командира, деморализованные разгромом передового лагеря японские солдаты к каким-либо активным действиям были уже неспособны. По-видимому, они здесь долго не задержались и вернулись в Шумшу.

В это время от Нагорного с севера поступили тревожные сообщения о появлении у Колпакова и Ичи свыше десяти японских шхун. Требовался отпор и там.

Оставив озерновских японцев под наблюдением местных дружинников, Сотников с отрядом ушел на север. По пути, продвигаясь навстречу Нагорному, 9 августа он сжег в устье Воровской браконьерствующую здесь шхуну.

В то время как Сотников действовал в южной части западного побережья, Нагорный и командир Ичинской дружины Корякин в ночь с 16 на 17 июля произвели нападение на японцев, высадившихся на берег с четырех шхун в реке Иче. Было убито около 50 браконьеров.

В ночь с 26 на 27 июля эти же дружины напали на рыболовецкие базы японцев, расположившиеся вдоль реки Колпаковой на целых шесть верст. Одной шхуне из стоявших здесь девяти удалось уйти. Было убито около 200 японцев. Всего за летний сезон 1904 года на западном берегу было уничтожено 15 шхун.

На восточном побережье в 1904 году тоже были стычки с японцами. Наиболее крупное столкновение было в Караге. Здесь дружина создана не была, но само население организовало отпор японцам и уничтожило 30 человек. Только 5 человек сумели спастись, отплыв на шхуне. Однако в более глухих и менее населенных местах, как, например, в устьях рек Уки и Ивашки, возможно из-за отсутствия оружия, население было бессильно справиться с японцами, и они браконьерствовали все лето, бесчинствуя в селениях вплоть до совершения грабежей и убийств. Жители вынуждены были бросать все и уходить.

С наступлением навигации 1905 года стычки с японцами возобновились. Первая из них произошла 6 июня против Явино. Небольшая группа Сотникова, наблюдавшая за подходившей шхуной, вызвала на помощь из уже восстановленного села всех способных стрелять мужчин. Экипаж шхуны, не имея возможности под обстрелом с берега поднять якорь, спасся на шлюпках, а шхуна была прибуксована к берегу. 10 июля в устье Опалы произошел бой с довольно крупным десантом из 40 японцев. Искусно используя местность, 16 дружинников разгромили десант. Удалось уйти только семи японцам. Были захвачены ружья и, в том числе, многозарядные американские винчестеры. В рукопашной схватке один из дружинников, Осинкин, получил одиннадцать ножевых ран.

На протяжении всей войны японцы многократно производили налеты на котиковые и каланьи лежбища Командорских островов. На острове Беринга была сделана крупная попытка высадиться на Северном лежбище, закончившаяся потоплением шхуны.

Интенсивным налетам подвергался остров Медный. Так, после одного из них было подобрано 266 самок и 455 молодняка, убитых и брошенных японцами при бегстве. Была сделана серьезная попытка захватить остров и водрузить японский флаг. Но охотники-алеуты и немногочисленные русские успешно отбили все попытки, сбросили японцев в море. 68 участников этих боев были награждены медалями, а организатору обороны надзирателю за промыслами Лукину-Федотову присвоено звание подпоручика запаса. На его могиле установлен памятник. На чугунной плите надпись: "Старшему Надзирателю Подпоручику Запаса Николаю Никитичу Лукину-Федотову, умершему 19 августа 1909 года, от товарищей сослуживцев и почитателей".

Борьба защитников Камчатки с внешним врагом в сильнейшей степени осложнялась противодействием изнутри, как со стороны настроенных прояпонски некоторых чиновников Камчатки, так и даже прямых изменников.

Вот, например, какой прием был оказан начальником уезда Павским Сотникову, вернувшемуся осенью 1904 года в Петропавловск после завершения успешной обороны западного побережья: "Не выслушав даже словесного рапорта, стуча кулаком по столу, Павский кричал: “За что ты убивал японцев, они ведь мирные... Начальник Сильницкий был сумасшедшим, и его приказы дурацкие. Векентьева и тебя повесят за то, что исполняли его приказы, а правительство понесет убытки за уничтожение шхуны...”". Моральный облик этого Павского хорошо характеризует факт присвоения им имущества одного умершего местного купца. Его непосредственный начальник Ошурков, которого сменил Сильницкий, небескорыстно заинтересованный в прибылях купцов, разрешил, вопреки правительственному запрещению, свободную продажу спирта. Это дало возможность купцам спаивать охотников и буквально за бесценок забирать у них добытую пушнину. На покупку жизненно важных продуктов и товаров ее уже не оставалось, и в стойбищах процветали голод и нищета.

Могли ли такие люди и им подобные организовать в тех тяжелых условиях действенную защиту Камчатки? Думается, что для этого нужны были другие люди, люди, не замаравшие своей репутации у населения, достаточно энергичные, чтобы сплотить его для отпора интервентам.

Этим требованиям, несмотря на некоторые возможные их недостатки, отвечали взявшие в свои руки дело обороны Камчатки Сильницкий, Сотников, Нагорный и Векентьев, о котором, к сожалению, мы знаем очень мало.

А. П. Сильницкий, назначенный в начале 1903 года начальником Петропавловского уезда, до этого много лет работал редактором газеты "Приамурские ведомости", издававшейся в Хабаровске. Попутно он занимался исследованием Дальнего Востока, бывал на Чукотке и Камчатке. Будучи прогрессивным и честным человеком, он, к сожалению, не имел достаточного административного опыта, плохо учитывал реальную обстановку, что и принесло ему немало неприятностей.

Он сразу начал борьбу со злоупотреблениями, казнокрадством и пьянством чиновничьего аппарата, пресекал обман коренного населения торговцами. Его поддержал прибывший позднее Векентьев. Сильницкий запретил свободную продажу спирта; запретил скупку пушнины торговцами до окончательного сбора ясака, что ранее приводило к поступлению в ясак только второсортных шкурок; повысил цены на сдаваемую охотниками пушнину.

Эти меры сразу сказались на материальном благополучии коренного населения и, несомненно, способствовали усилению патриотических чувств и боевому настрою будущих ополченцев, в основном охотников-камчадалов. Но они же лишили купцов их основных источников наживы. Пострадали интересы и многих чиновников и духовенства, которые пользовались благами незаконной торговли. И против Сильницкого образуется их общий фронт. Подымается кампания клеветы, жалоб и доносов. 9 апреля созывается совет именитых граждан города, который на основании медицинского заключения местного врача объявляет Сильницкого сумасшедшим и фактически отстраняет его от работы. Духовенство угрожает вывезти из города все свои "священные" атрибуты и закрыть церковь, до предела возбудив этим религиозно настроенное население. Грозили такие беспорядки, против которых Сильницкий был бессилен. Это вынудило его сделать покаянное заявление. Была достигнута договоренность, что он до приезда начальства будет по-прежнему выполнять свои обязанности.

Но скоро поступило сообщение о начале войны с Японией. Патриотические чувства временно взяли верх над личными, и все приняли участие в организации обороны. Но жалобы дошли за это время до Петербурга, нашли там сочувствие у некоторых высокопоставленных чиновников, и весной 1904 года было вынесено решение о снятии Сильницкого.

Это было поручено выполнить начальнику Командорских островов некоему Гребницкому. Как показала вся его тридцатилетняя деятельность на островах и затем на Камчатке, это был, пожалуй, самый крупномасштабный жулик и мерзавец за всю их историю. На островах он обладал неограниченной властью. Население было забито, беспощадно эксплуатировалось. Он нажил многомиллионное состояние, имел виллу в Сан-Франциско и почти постоянно жил там. В Петербурге Гребницкий имел тесные связи с торговыми кругами и пользовался полным доверием в правительственных кругах. В 1903 году он, например, был послан русским представителем в Японию на рыбохозяйственную выставку и там, как сообщает Сильницкий, установил выгодный для себя контакт с японским правительством, обещав содействовать "мирному освоению" Камчатки японцами, таким образом, продав и предав ее одновременно.

Вот как описывает Сильницкий развитие дальнейших событий: "18 июля, в разгар борьбы с японцами, на пароходе “Родондо” прибыл из Америки Гребницкий. В тот же день, на собранном совещании с участием всех лиц, присутствовавших 9 апреля, Гребницкий объявил Сильницкого, а заодно и Векентьева сумасшедшими и снятыми с работы. Начальником уезда он назначил своего старого сподвижника Павского. Он распорядился немедленно расформировать дружины, отобрать оружие и патроны, людей перевести на мирное положение, а всех помощников Сильницкого приказал “привлечь к суду за участие в разбое в отношении к мирным японцам, приходившим к нам ловить рыбу”".

Гребницкий распорядился доставить из Милькова пленного Гундзи и "извинился перед ним за прискорбное недоразумение, объяснимое единственно психическим расстройством уездного начальника и нервным расстройством его помощника".

"Но Гребницкому, — пишет Сильницкий, — так или иначе все же пришлось подписаться под боем у Явина, пришлось донести о пленении Гундзи, о наших потерях и об отличившихся в этом бою..." И он не посмел настаивать на исполнении своих приказов, успешно начатые оборонительные действия продолжались.

30 июля Сильницкий и Векентьев с семьями (у Сильницкого — жена и трое детей, у Векентьева — жена и двое детей) были посажены на прибывший из Америки пароход "Минеола" для отправки в Охотск. На этом же пароходе уезжал и Гребницкий. Выгрузка с парохода в Охотске производилась на открытом рейде на катер с последующим заходом его в реку. Предстояло пройти через Охотский бар. Так называется обычное для многих рек предустьевое мелководье, где даже в спокойную погоду образуются крутые высокие опасные для мелких судов волны. А погода как раз была свежая.

Прибывший из порта на паровом катере лоцман и сопровождавшие его казаки заявили Гребницкому, что проход через бар теперь опасен. В ответ короткое: "Не ваше дело". На более безопасный катер сели переезжавшие в Охотск приказчики Камчатского торгового общества, которых даже снабдили пробковыми поясами, а всех Сильницких и Векентьевых погрузили на шлюпку без каких-либо спасательных средств. При проходе через бар буксирный канат порвался, и суденышко завертело в волнах. С большим трудом удалось опять взять его на буксир. Только чудом эта высадка обошлась без человеческих жертв. От опасных свидетелей надо было во что бы то ни стало избавиться, а обстановка для этого была здесь подходящей: все можно было списать на море!

Из Охотска Сильницкий один, без семьи, с большими трудностями, на собаках и оленях добрался до Иркутска. Там его обследовали врачи и, конечно, установили, что он вполне здоров. Его попытки обратить внимание властей на творившиеся на Камчатке преступные дела наталкивались на чье-то противодействие в столичных верхах. К тому же шла война и властям было не до Камчатки. Вернувшись в Хабаровск, Сильницкий опять приступил к работе редактором "Приамурских ведомостей".

Самой крупной, но уже не имевшей никакого военного значения, а носящей чисто разбойничий характер операцией японцев на Камчатке была высадка их десанта в Петропавловске. 30 июля 1905 года у входа в Авачинскую бухту показалось два крейсера. Немногочисленные горожане, зная нравы японцев, спешно покинули город, бросив на произвол судьбы имущество и скот. Бросив якоря, японцы обстреляли город из шестидюймовых орудий и высадили десант в 200 человек.

Организовав охоту на коров и сделав запас говядины, японцы отправились на Командорские острова, но там, на удивление, ничего не тронули, а 5 августа опять появились у Петропавловска. Снова был высажен десант, снова началась охота на коров. На прощание японцы разгромили уездное управление, сожгли архив и уплыли.

Это нападение на совершенно беззащитный город они произвели через три дня после начала мирных переговоров в Портсмуте, когда все военные действия уже давно прекратились. Как Япония без объявления войны ее начала, так, вопреки международным правилам, по-разбойничьи ее и заканчивала!

В первых числах октября 1905 года Сильницкий вновь был послан на Камчатку, но уже в качестве ревизора. Его появление здесь, да еще в такой роли, было для его недавних противников ошеломляющим... Наряду с другими делами ему пришлось заняться разбором заключительных эпизодов деятельности Гребницкого. Выяснилось, что после отъезда с Камчатки в 1904 году он снова вернулся сюда незадолго до высадки японского десанта в Петропавловске.

В то время как все жители и администрация покинули город, Гребницкий с приказчиками Камчатского торгового общества остался и устроил для японских офицеров роскошный обед. И это после обстрела города! При так и оставшихся не выясненными обстоятельствах во время пребывания здесь десанта исчезла касса с казенными деньгами в сумме 40 тысяч рублей. Судя по путаному содержанию телеграммы, которую дал Гребницкий уже после отъезда с Камчатки, можно полагать, что эти деньги забрали не японцы, а он сам. Завершив все эти "дела", Гребницкий уехал в Америку, где вскоре и умер.

Главным итогом двухгодичных боев и стычек народных дружин и населения Камчатки с японцами явилось сохранение ее в составе России.

Сведений о потерях дружинников не имеется. Документально известно только о смерти одного Бирули. Упоминается о многих раненых, но сколько из них скончалось — неизвестно.

Более точны данные о потерях японцев. По сведениям, полученным русским консулом в Японии, за время войны японцы потеряли на Камчатке 40 шхун и 300 человек убитыми. Однако следующий расчет дает другие цифры. Так, при средней численности команды шхуны в 25 человек общая численность экипажей всех 40 шхун составляла приблизительно 1000 человек. Если даже допустить, что половина их спаслась или попала в плен, потери составили около 500 человек. Кроме того, у них были потери в случаях, когда шхуны не захватывались, как это было на мысе Лопатка, в бою у Озерной, в устье Опалы, в Караге, на острове Медном. По-видимому, потери японцев составили около 600–700 человек.

Кроме наград за оборону Командорских островов, за оборону западного и восточного побережий Камчатки Георгиевскими крестами и медалями награждены 27 дружинников. Сотникову был присвоен чин подпоручика запаса. Присвоение офицерского чина еще раз подчеркивает большое значение, которое даже в то время придавали обороне Камчатки. Сильницкий был награжден орденом Св. Анны. С Ивойловского снята судимость.

Без какой-либо натяжки можно считать, что на фоне сплошных поражений и неудач как на сухопутных фронтах, так и на море оборона Камчатки являлась единственной крупной военной удачей России за всю войну.

После окончания войны японцы, чувствуя себя победителями, увеличили браконьерский лов в устьях рек. Мало того, они стали оказывать немногочисленным работникам рыболовного надзора вооруженное сопротивление. Жертвой его и стал Сотников. После войны он опять был назначен надзирателем за рыбными промыслами. Снова началась тяжелая борьба с браконьерами. Вел он ее бескомпромиссно. Однажды в устье Воровской он задержал четыре шхуны, наложил штраф и конфисковал сети. Обозленные японцы решили с ним разделаться и 6 августа 1906 года убили его и несколько сопровождавших его жителей села Воровское (теперь — Соболево).

Вот как описаны обстоятельства гибели Сотникова в рукописных записках сейчас уже умершего жителя Соболева Федора Васильевича Спешнева. Он был сыном одного из погибших здесь — Василия Спешнева. Рукопись хранится у внучки Василия Спешнева — Е. Ф. Радьковой, между прочим, сейчас ведущего краеведа Соболевского района.

Стан Сотникова располагался на восточном берегу реки Воровской, напротив ее устья. Недалеко в реке стояли и японские шхуны. Одна группа японцев во главе с переводчиком высадилась на берег и с внешне вполне мирными намерениями направилась к стану. Другая группа высадилась немного дальше, отрезая, как это стало ясно впоследствии, путь к отступлению.

Переводчик, подойдя вплотную к Сотникову, поздоровался и вдруг среди разговора спросил: "Скажите, пожалуйста, где здесь убивают медведей?" Сотников повернулся к нему спиной и, указывая рукой на хребты, проговорил: "Вон там". В этот момент японец выхватил из бамбукового посоха кинжал и ударил Сотникова в спину. Сотников вскрикнул и упал мертвый. Затем последовало избиение его спутников. Некоторые из них спали в это время в палатках.

Кроме Сотникова, были убиты пять человек, трое ранены и трое утонули при попытке спастись. Среди убитых был и Македон Александрович Ворошилов — постоянный сподвижник Сотникова по военным действиям, бывший писарем дружины. Только трое из всей группы спаслись и, добравшись до Соболева, сообщили о трагедии. Сразу все мужчины захватили ружья и поспешили на батах к устью, но японцы уже успели удрать на шхунах.

Сотников погиб совсем молодым. Ему было не более 33 лет. Последнее, что видели его глаза, были заснеженные вершины далеких хребтов ставшей ему родной Камчатки. На его могиле был поставлен памятник с надписью: "Здесь погиб в августе 1906 года офицер Сотников". Рядом находились могилы и его убитых товарищей. По словам старожилов, последний раз видевших памятник в 1939 году, он находился в десяти-пятнадцати метрах от края обрывистого берега. Поиски могилы в 1982 году никаких результатов не дали. Берег реки здесь подмывается и отступает. Место, где находилось это небольшое кладбище, по-видимому, было смыто уже давно.

Значение тех далеких событий для Камчатки, и не только для нее, обязывает нас, живущих сейчас потомков и наследников защитников Камчатки, вспомнить наконец о них и воздать должное их памяти.

Памятник Бируле, являющийся единственным историческим памятником обороны Камчатки, должен быть восстановлен и возвращен на место, где он находился до 1968 года. Там его следует благоустроить и дополнить установкой мемориальной доски с краткими историческими сведениями.

В поселках Озерновском или Запорожье, в которых сейчас живут потомки явинцев и голыгинцев, установить памятник, посвященный военным действиям в этом районе.

В поселке Устьевое, рядом с которым находилась могила Сотникова, и в Соболеве установить памятники Сотникову и погибшим с ним.

Сотников, как начальник обороны западного побережья и командир Большерецкой дружины, заслуживает того, чтобы в Усть-Большерецке был установлен памятник, соответствующий значению происходивших здесь боев.

На острове Медном следует благоустроить могилу Лукина-Федотова и объявить ее памятником.

Необходимо продумать вопрос об установке памятника обороны в Петропавловске. В Петропавловске и других населенных пунктах, где создавались или действовали дружины, присвоить улицам названия по фамилиям организаторов, командиров и наиболее отличившихся дружинников.

Публикуется по краеведческому сборнику "Норд-ост" (П-К, 1985