И.Р.Соколовский
Аккультурация иностранцев в Сибири XVII века
(пример Андрея Барнешлева)*
* Данная работа подготовлена при финансовой поддержке Research Support Scheme.
Считается, что биография Андрея Афанасьевича Барнешлева хорошо известна. Его судьбе был посвящен очерк в Русском биографическом словаре, некоторые факты его биографии упоминаются в работах М.Барсукова и Оглоблина Н.Н. Из современных исследователей к его истории обращались В.А.Александров и Н.Н.Покровский, в связи с деятельностью якутского воеводы И.Ф.Голенищева-Кутузова; Д.Я Резун. и А.С.Зуев, когда писали о немцах в Сибири; Е.В.Вершинин, в связи с исследованием воеводской власти1. Однако ни в одном из этих исследований (даже в наиболее подробной работе Е.В.Вершинина) нет полной биографии А.А.Барнешлева, с привлечением всех известных архивных данных. В Российском государственном архиве древних актов нам удалось обнаружить любопытное дело (фонд 214, опись 3, столбец 759, листы 1-47), которое не было известно ни одному из вышеупомянутых исследователей, но содержит важные сведения о сибирском периоде биографии Барнешлева. Написание его биографии кажется нам необходимым по следующей причине. В исторической литературе сложились две противоположные точки зрения на характер взаимоотношений русского “служилого” населения и иностранцев. Русские историки второй половины XIX – начала XX века (П.А.Словцов, П.М.Головачев, Н.Н.Фирсов) несколько односторонне писали лишь о влиянии иностранцев на русское население2. Историки второй половины XX века (Н.И.Никитин, Д.Я.Резун, Р.Ф.Лященко), наоборот, отмечают не только успешность аккультурации иностранцев, но и их вклад в присоединение и освоение Сибири3. В этом они во многом продолжают линию Н.Н.Оглоблина и С.В.Бахрушина4. Вторая точка зрения является более объективной, однако требует некоторых уточнений. Эти уточнения могут быть сделаны на основании изучения отдельных персоналий с использованием новейших достижений исторической науки и смежных гуманитарных дисциплин. На наш взгляд, хорошим примером может послужить биография Андрея Афанасьевича Барнешлева.
Находясь в Москве, А.А.Барнешелев в 1645/46 г. вероятно стал жертвой политической интриги, связанной с женитьбой молодого царя Алексея Михайловича. Английский врач Самюэль Коллинс, бывший в России 10 лет спустя (1659-1669), писал об этих слухах следующее: “Один из англичан, Вильям Барнсли (родом из Барнсли-Голля, что в Вортшире), сослан в Сибирь по внушению Бориса, который подозревал его в слишком коротком знакомстве с своим домом. Он жил там больше 20 лет, наконец, принял русскую веру и женился на богатой невесте”5. Однако, достоверно известно, что он не мог являться любовником супруги боярина Б.И.Морозова Анны Ильиничны Милославской (свояченицы царя Алексея Михайловича, женатого на ее сестре Марье). Барнсли был сослан в Сибирь в 1646/47 г., а свадьба состоялась в январе 1648 г.6 В это же время он попросил разрешения выехать в Англию к отцу. В официальных документах данные об этой просьбе сохранились рядом с данными о его ссылке в Сибирь. Хотя, согласие поступить на русскую службу и ограничивало его свободу передвижения, но не настолько, чтобы подобная просьба стала причиной ссылки. Можно предположить, что его желание покинуть Россию, послужило властям предлогом, маскирующим другие причины ссылки, нам, к сожалению, неизвестные7.
В 1646/47 г. Уильям Барнсли был сослан в Енисейск, где 24 сентября 1654 г. крестился в “православную христианскую веру”, получив при крещении имя Андрей8. Будучи поверстан в “дети боярские”, в 1656 г. он имел годовой оклад в 25 р. денег, 16 четей ржи, 10 четей овса и 5 пудов соли9. Его крестным отцом был енисейский воевода А.Ф.Пашков, по имени которого Барнешлев взял себе отчество – Афанасьевич.
В 1656/57 г. умер енисейский сын боярский Иван Галкин10. Вскоре после этого А.Барнешлев женился на его вдове Агрепине Аввакумовне11. По словам брата умершего Ивана Галкина, тоже Ивана Галкина, “немчин” получил за ней богатое приданное: “и животы, и платя доброе цветное, камчатое и атласное, и соболе, и соболи, и двор, и лавки на рыбном дворе, и всякий завод и посуду”12. В 1658/59 году А.Барнешлев подал иск о взыскании с брата покойного разных долгов на общую сумму в 200 рублей13.
Напомним, что с 1656 г. московское правительство начало чеканить медную монету, которая на первых порах обменивалась на серебро по курсу один к одному14. На 1 сентября 1658 г. имелась небольшая инфляция, составившая по официальным данным 4%15.
13 августа 1659 года А.Барнешлеву была дана царская грамота на владение в счет долга двумя “деревнями”. Вступить во владение он смог значительно позднее, получив в январе 1661 года повторную грамоту аналогичного содержания.
Барнешлев владел этими “деревнями” около двух лет, пока И.Галкин не подал встречную челобитную, полученную в Москве 3 апреля 1663 г. В этой челобитной он утверждал, что заимка, конфискованная за долг в 200 р., реально стоит 1500 серебряных рублей и поэтому предлагал вернуть долг медными деньгами: “а что медные денги перед прежними годами обнизилис и то зачесть ему, Ондрею, что он деревнями и мельницею владел”. Когда эта челобитная была получена в Москве, курс серебра к меди официально определялся как 1:12, что, видимо, и подтолкнуло Ивана Галкина к решительным действиям. Получив данную челобитную, судья Сибирского приказа окольничий Р.М.Стрешнев велел Барнешлеву заимку вернуть, а долг получить деньгами.
Это решение было получено в Енисейске 8 января 1664 г. Уже 28 января воевода В.Голохвостов отчитался о его выполнении: деревни были обмерены и отняты, а долг был принесен в енисейскую съезжую избу. 25 августа 1664 г. А.Барнешлев приехал в Москву и подал встречную челобитную. Описав всю историю, тянущуюся с 1659 г., главный упор он сделал на свои финансовые потери. Кроме долга в 200 р., по его словам, расходы на “всякое деревенское и мелничное строение” составили 265 р. 50 к., а убытки “в проестях и в волокитах, и в печатных пошлинах” ещё 155 р. 50 к. Что касается последних, по поводу их взыскания Барнешлев положился на решение властей (“что ты, великий государь, укажешь”), не забыв подчеркнуть, что речь идет о серебряных деньгах. Как следует из пометы на обороте заглавного листа, 11 сентября 1664 г. челобитная была уже в приказе. 25 сентября тот же самый Р.М.Стрешнев велел: “Андреев иск по судному делу на Иване Галкине в двесте рублев... доправить серебряными денгами по розчоту, почему в том году, в которой обвинен Иван Галкинъ, медных денег на серебряной рубль ходило”. 2 октября 1664 г. по делу была составлена царская грамота, на “отпуске” которой имелась помета: “взял челобитчик Ондрей Барнешлев”16.
То, что он прекрасно освоился с русскими условиями, А.Барнешлев показал ещё в 1657 г. Тогда, прося “отпустить” его в Москву, он привел два неотразимых аргумента в свою пользу: 1) необходимость “по обещанию” помолиться московским чудотворцам и 2) необходимость собрать долги, чтобы было за счет чего служить в Сибири17. Если мы сравним эту челобитную и её результаты с эпопеей Саввы Француженина, который по сути дела добивался того же самого, то мы поймем, что Барнешлев был адекватен своему положению, а Савва нет18.
В Европе со времен римского права судебное решение не могло быть изменено даже самим судьей19. Поэтому, А.Барнешлев во второй раз оказывается в неевропейской ситуации. В 1664 году он был на высоте. Так же как русский он посылает встречную челобитную и сам едет с ней в Москву. Весьма вероятно, что на сей раз он аргументировал свою просьбу более существенными вещами, чем “обещание”, скорее всего это были сибирские соболя.
С 1666 г., после назначения казачьим головой в Баргузинский острог, Барнешлев начинает продвигаться по служебной лестнице. В 1668/69 гг. он руководил строительством новых стен Иркутского острога, а в 1671/72 был его приказчиком. В 1673 г. основал Еравнинский острог20. 22 августа 1675 г. он был назначен воеводой в Якутский острог, которому подчинялось 40 % всех ясачных людей Сибири21.
При вступлении в должность он заставил своего предшественника, молодого князя Якова Волконского, уплатить государству огромный долг – 12413 р.10 к., 104 соболя, 174 “пупка” собольих, 1 “лисиц красных”, 1 лоскут и 1 хвост соболий22. Однако долг этот был сделан не самим князем, а образовался потому, что его отец, а пред ним князь И.Борятинский, своевременно не взыскал 10498 р. с сына И.Ф.Голенищива-Кутузова23. Андрей Афанасьевич Барнешлев был никем иным как кумом И.Ф.Голенищева-Кутузова!24 Таким образом, была осуществлена блестящая операция по взысканию долгов пред казной не с должника, а совсем с другого человека. Причем долги эти взыскивал кум отца должника, наш герой.
В конце своего воеводства он вступил в конфликт с казаками и ясачными. Летом 1677 г. он обвинил 19 казаков и 8 промышленных людей в составлении заговора. В своей отписке в Москву он привел список лиц, “пограбить животы” которых собирались заговорщики. Это сын боярский Петр Ярышкин, казачий сотник Третьяк Смирнягин, подьячий Михаил Яковлевич Ушницкий25. Если учесть, что “про Барнешлева говорили, что он передал в съезжую избу только худых соболей, а лучших оставил себе “надеючись”” на подьячего М.Ушницкого26, то становится ясно, что воевода назвал круг своих ближайших подручных, на которых он опирался в своих махинациях. Это ближайшее окружение целиком состояло из природных русских людей. Рядом с воеводой “англичанином” не было ни одного иноземца! В 1679 г. на него подали челобитную ясачные якуты, которые обвиняли его в том, что он “чинил налоги и обиды и тесносты великие, имал насилством и соболи и скотъ и кони добрые и дочерей девок и от живых мужей жен имал себе в холопство и крестил, и имал себе во двор казачьих детей в холопство ж”27.
Барнешлев избег сыска и наказания только потому, что “едучи с Сибири, на Кете, умре, во 187 (1679) году на дороге”28. Его имущество, опись которого занимает более 60 листов, было после его смерти конфисковано казной и возвращено его сыну Ивану только в 1682/83 г.29.
* * *
Англичанин Уильям Барнсли прожил тридцать лет в Сибири как русский человек. И не просто прожил, а сделал карьеру, которую можно назвать головокружительной. “Русскость” его поведения проявлялась даже в мелочах. Посылая из Енисейска в Якутск Голенищеву-Кутузову, с которым он состоял в переписке примерно в 1660–1666 годах, значительное количество тканей (атласов, камки, объяри) и кож, он пишет: “а будет тебе, государю моему, какие товары понадобятца и ты... по цене отдай ему, Дмитрию, собольми, а которой товар тебе... не годен и ты, государь, прикажи променять на мяхкую рухлядь на пупки и на соболи”30. Носитель “протестантской этики”, посылая товар деловому партнеру, вряд ли стал уговаривать его купить лучшее самому, а продать то, что останется. Так мог поступить только русский, руководствующийся золотым принципом: “Кто у чего живет, тот от того и кормится”. В силу специфического русского понимания собственности как владения, любой товар рассматривается прежде всего как благо само по себе, а не как капитал.
В том же письме, завоевывая расположение не только самого воеводы, но и его семьи, он сообщает о подарках его жене, кумушке Феодоре Лаврентьевне – это шелковые чулки, немецкий кокошник, “рукавицы немецкие шелковые”31.
Как у всякого русского служилого человека, у его биографии есть как теневая, о которой говорилось выше, так и светлая стороны. В 1660 г. он нашел на реке Кие две слюдяные горы. Будучи якутским воеводой, приказал собирать лекарственные травы и коренья для последующей отправки их в Москву, содействовал крещению нескольких якут и т.д.32
Как же получилось, что А.Барнешлев допустил только одну ошибку, которая выдала в нем англичанина и европейца, тогда как, другие допускали их чуть ли не десятками? Ведь изменения, произошедшие с ним в Сибири, не были чисто формальными, внешними, адаптивными, а затрагивали глубинные культурные пласты, составляющие основу поведения любого человека. Для ответа на этот вопрос нам необходимо внимательно приглядеться его возрасту и происхождению.
Он несомненно был дворянином. На это указывает верстание его в “дети боярские”33. Тогда возникает вопрос: Какой дворянин может уехать искать счастья за границей? Разумеется тот, у которого нет на родине земельной собственности. Такая категория безземельных дворян в Англии была создана системой майората, передававшего все недвижимое имение в руки старшего сына. Согласно вычислениям Э.Чемберлена, в 1669 г. в Англии было 8100 баронетов, рыцарей и джентельменов, и 16000 их младших сыновей34. Одним из последних мог быть Уильям Барнсли. На это указывает причина, которую он выдвигал как основную, в просьбе отпустить его в Англию: поездка к отцу. Возможно пред ним открылась перспектива получения наследства, но судьба распорядилась иначе.
Каков же был его возраст, когда он оказался в России? Это мы можем только предположить, но предположить с некоторой обоснованностью. Хотя англичане в то время начинали самостоятельную жизнь довольно рано, в 15–16 лет, но “желторотого юнца” не взяли бы на царскую службу. Он должен был хотя бы несколько лет приобретать боевой опыт на континенте, благо было где (Тридцатилетняя война закончилась только в 1648 г.). С другой стороны, человека пожилого и умудренного опытом, не станут обвинять в том, что он отбивает невесту у старика, являющегося вторым человеком после царя! Такое обвинение может быть выдвинуто только против молодого красавца, тогда в него скорее поверят. Значит, он оказался при русском дворе в возрасте 19–21 года, не более. Радикальные перемены, затрагивающие структуру личности, могут происходить с человеком только в возрасте лет до 2335. Если он попал в Сибирь в возрасте 21–22 лет, то получится, что Барнешлев умер в возрасте около 54–55 лет, что тоже весьма вероятно. Его младший современник, царь Алексей Михайлович умер на 47 году жизни. Видимо, неожиданная ссылка явилась для него серьезным ударом, который в корне изменил его мировоззрение. Перестройка сознания и овладение русскими нормами поведения заняли у него примерно лет десять (1647–1657 гг.), на исходе которых он женился и вошел в члены местной коррумпированной верхушки. Дальнейшая его жизнь определялась этими обстоятельствами и личными незаурядными способностями. Таким образом, рассмотрев этот случай, мы можем обоснованно предположить, что успешность аккультурации иноземцев определялась не только их личными способностями, но и возрастом, в котором они попадали на Русь.
Молодые, следовательно, более лабильные иностранцы, оказавшись в среде русского служилого населения, могли компенсировать потерю свободы теми широкими возможностями личного обогащения, которые открывала перед ними сибирская “воля”. В противовес свободной, но регламентированной Западной Европе, где даже одежда определялась постановлениями магистрата или королевскими указами36, сибиряки были сами себе хозяева. По крайней мере пока их не ловили за руку, а это случалось редко!37
Форум 
