СЛОВО О ГОСБЕЗОПАСНОСТИ. ОЧЕРК ПОЛКОВНИКА ВЛАДИМИРА СЛАБУКА В ГАЗЕТЕ "ПОГРАНИЧНИК СЕВЕРО ВОСТОКА"

"Автономная камчатка" - суровая реальность или грандиозная мистификация?
11 марта 1933 года стал последним днем, который Прокопий Трифонович Новограбленов провел на свободе. С утра в неторопливой камчатской спешке все шло, как обычно. Привычный строй вещей нарушил приход в краеведческий музей, который возглавлял Новограбленов, сотрудника Камчатского областного отдела ОГПУ Шклярского. Визит чекиста поначалу ничуть не напугал Прокопия Трифоновича. Сотрудники ОГПУ часто заходили к нему, советовались как с большим знатоком Камчатки. Новограбленов, знавший несколько иностранных языков, часто подрабатывал переводчиком у зарубежных гостей, посещавших полуостров. И по этому вопросу у Прокопия Трифоновича с чекистами находились темы для общения.
Казалось, что Шклярский зашел просто поболтать, пробегая мимо здания музея. Он весело и удивленно радовался раннему теплу - только март начался, а уже потекли сугробы, как на материке. Новограбленов ему вторил. Шклярский попрощался, но, уже толкнув дверь, повернулся к заведующему музеем: "Кстати, Прокопий Трифонович, я зачем заходил-то… Вы загляните к нам, в ОГПУ, часиков после девяти вечера". И вот тут внутри у Новограбленова все оборвалось. Он хорошо знал, зачем приглашают в ОГПУ вечерами. После таких поздних разговоров домой возвращались обычно через несколько лет, а то и не возвращались вовсе.
"Так вы не забудьте навестить нас, Прокопий Трифонович", - еще раз напомнил Шклярский, закрывая дверь.
Рассказывая о дальнейших событиях, я предоставлю слово самому П.Т. Новограбленову, а точнее показаниям, написанным им собственноручно на допросе 29 апреля 1933 года: "В 8 часов я был у Родовича (Владимир Теодорович, горный инженер Камчатского акционерного общества (АКО) - В.С.) и предупредил его и Дягилева (Георгий Александрович, также горный инженер АКО - В.С.), также В. Рубецкую (Вера Петровна, врач - В.С.), которая пришла туда, что я буду арестован, что уже вызван в ГПУ, прося их известить, кого надо. У них я был недолго, оттуда зашел к Огородниковой (жена профессора Владимира Ивановича Огородникова, возглавлявшего научно-исследовательскую службу АКО - В.С.), где встретил и Смитта (Константин Константинович, хирург - В.С.), предупредил его и сказал Огородниковой, что я вызван. Оттуда я пришел в ГПУ, где я был арестован".
Новограбленова обвинили в том, что он возглавлял масштабную шпионскую и контрреволюционную повстанческую организацию, получившую название "Автономная Камчатка". В большинстве научных и публицистических работ, посвященных этой теме, датой ареста Новограбленова называют 4 апреля 1933 года. Во многих случаях подобную неточность можно считать мелкой и несущественной, но в контексте нашего разговора она представляется симптоматичной.
Мне довелось познакомиться со многими публикациями, посвященными "Автономной Камчатке". Солидарен с их авторами в том, что большинство жителей полуострова, которых записали в члены "шпионской, контрреволюционной повстанческой организации", ничего о ней не знали. Они пострадали невинно. Но при этом могу отметить, что практически все исследования изначально программировались тем, что граждане, проходившие по делу об "Автономной Камчатке", реабилитированы еще в 1957 году. Большинство авторов не имели возможности знакомиться с оригинальными материалами по теме, а потому ошибка одного раннего исследователя тиражировалась последующими публицистами и историками. И все они друг за другом повторяли, что "Автономная Камчатка" - не что иное, как чистой воды вымысел петропавловских и хабаровских сотрудников ОГПУ. Но если кто-то обширную повстанческую организацию, существующую на полуострове, и выдумал, то только не чекисты. Я полагаю, что мне известна фамилия этого "фантазера".
И отсчет существования "Автономной Камчатки" начинается задолго до того, как в марте 1933 года арестовали Прокопия Новограбленова…

19 марта 1918 года Камчатский областной комитет, избранный еще минувшим летом, в краткий период существования в Петрограде Временного правительства, продолжая споры за власть и деньги с параллельно существующим другим органом местной власти - Петропавловским Советом рабочих и солдатских депутатов, издает приказ № 1, представляющий собой по форме образец псевдопатриотической риторики, а по сути оказавшийся программой камчатского сепаратизма:
"Ввиду полного разгрома и неслыханного мирового унижения Государства Российского союзные державы, дабы оградить Дальний Восток от немецкого захвата и гибельной советской власти, принимают чрезвычайные меры вплоть до оккупации русских областей. В целях ограждения Камчатки от посягательств на захват или оккупацию её соседями Камчатский областной комитет как выразитель воли народной безраздельно взял всю полноту власти в свои руки и впредь до созыва Всероссийского чрезвычайного собрания, установления прочной и твердой власти в России объявил Камчатскую область автономной по отношению к Русскому Государству, так как по Портсмутскому договору воинская часть на Камчатке не должна быть содержима. И, желая уничтожить всякие поводы к иностранному вмешательству во внутренние дела области, Камчатский областной комитет постановил: 1. …расформировать Камчатскую местную команду.
2. Расформировать Петропавловский Совет рабочих и солдатских депутатов, сохранив в городе экономическую организацию "Союз рабочих"… 4. Так как отряды красногвардейцев создаются для борьбы с десантами союзных держав, запретить в пределах Камчатской области организацию воинских частей, именуемых "красногвардейцами". Автором документа предположительно является Александр Антонович Пурин. Летом 1917 года его, заведующего Петропавловской радиостанцией, избрали председателем областного комитета. Последняя фраза Приказа № 1 прекрасно дает понять, от какого "иностранного вмешательства" господин Пурин намеревался оградить Камчатку. Зарубежьем он считал Россию и, как показали дальнейшие события, вне зависимости от того, какой государственный строй установлен в ней. С появлением в Омске Колчака, принявшего титул "верховного правителя России", Пурин пытался выторговать для областного комитета особые условия управления Камчаткой, что совсем не понравилось руководителям белого движения. Оно к сепаратизму относилось отрицательно, пропагандируя лозунг о единой и неделимой России.
23 января 1919 года управляющий МВД омского правительства телеграммой напомнил Пурину, что областной комитет не имеет права управлять областью, как ему заблагорассудится, а несет строго хозяйственную функцию по городскому и земскому самоуправлению. Второго февраля верховный уполномоченный администрации А. В. Колчака по Дальнему Востоку генерал-лейтенант Дмитрий Леонидович Хорват распорядился распустить пресловутый камчатский облком. Господин Пурин сделал громкое заявление, что он не намерен снимать с себя полномочия председателя. Но на демарш Александра Антоновича никто внимания не обратил. Поддержать Пурина было некому. Японское консульство, благоволившее камчатскому председателю, ради него ввязываться в драку с могучим Колчаком не пожелало. А потому А.А. Пурин 24 мая 1919 года вынужденно покинул Камчатку, но не навсегда, вопреки утверждениям некоторых исследователей.
Окончательное прощание с полуостровом у Александра Антоновича произойдет значительно позже. Благодаря сохранившимся письмам Пурина к председателю харбинского эмигрантского центра, который имел цветистое название Совет уполномоченных организаций автономной Сибири, Валериану Ивановичу Моравскому известны подробности последних дней Александра Антоновича на Камчатке в ноябре 1922 года. Ныне письма Пурина хранятся в Калифорнии, в Гуверовском институте войны, революции и мира. Туда архив Моравского передал в 1948 году американский бизнесмен Вулсифер. Но в Полномочном представительстве ОГПУ по Дальневосточному краю о письмах Пурина и его проекте организации военной экспедиции на Камчатку узнали практически сразу же после того, как эти документы получил Моравский.
В середине 30-х годов человек из близкого окружения председателя Совета уполномоченных организаций автономной Сибири некто К.И. Слонимский перебежит в СССР, где его весьма благосклонно примут. И нам вполне позволительно предположить, что он мог являться агентом ИНО ОГПУ, который и добыл те самые письма. Копии их, помеченные как "материалы из архива Моравского", хранятся в следственном деле по "Автономной Камчатке". Они настолько важны и красноречивы, что есть необходимость воспроизвести многое из того, о чём писал господин Пурин.
Вначале Александр Антонович рассказывает о своих последних днях на полуострове: "За несколько дней до эвакуации я как председатель Камчатского областного комитета был приглашен японским консулом, который передал мне следующее полученное от своего правительства распоряжение: "Японское императорское правительство, извещая о падении Приамурской государственной власти, желает знать, хотим ли мы оставаться на Камчатке и управляться на автономных началах (выделено мной - В.С.) по примеру 1918 года. В утвердительном случае японское императорское правительство готово гарантировать, что ни одно советское судно не будет пропущено в камчатские воды и что потребные для края средства будут отпущены из следуемых России 7 миллионов иен за рыбалку".
Не стоит удивляться столь откровенному предложению Японии. Она не остановилась перед оккупацией Северного Сахалина в апреле 1920 года, и уж тем более Токио мог решиться на создание марионеточного правительства на Камчатке в ноябре 1922 года.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

«Пограничник Северо-Востока» № 32 от 13 августа 2008 года, полковник Владимир Слабука
"Автономная камчатка" - суровая реальность или грандиозная мистификация?
Пурин поясняет, почему он не смог принять предложение Японии об "автономизации" полуострова:
"Решение этого вопроса не зависело от меня. Я доложил о нем начальнику края, который заявил мне коротко и определенно следующее: я японцам свою родину продавать не буду, хотите - оставайтесь".
Начальник Камчатского края генерал Иванов-Мумжиев, отдавший несколько лет жизни вооруженной борьбе с советской властью, хорошо понял то, что бывший радиотелеграфист Пурин не поймет до конца своих дней: правительства уходят и приходят, власть может меняться, а Россия должна оставаться. Пурин, оказавшись в эмиграции, живя вначале в Циндао, а затем в Шанхае, не прекращал борьбы с режимом большевиков, что в те годы означало войну против своего Отечества. Он сотрудничал с французской и английской разведками, а позже - и с японской. В 20-30-е годы прошлого века через него шла работа по заброске на территорию советского Дальнего Востока агентов из числа бывших офицеров белого движения для проведения диверсий и сбора разнообразной разведывательной информации. После второй мировой войны Пурина китайские власти депортировали в СССР, где он умрет в хабаровской тюрьме 10 августа 1952 года.
Однако до этих событий пока еще далеко. Вот что А.А. Пурин пишет В.И. Моравскому дальше: "Пристроив в американские и японские фирмы своих людей, пожелавших остаться для связи на севере, мы 3 ноября 1922 года покинули последний клочок русской земли.
По делам эвакуированных мне пришлось быть в Токио, где видные японские общественные деятели, представители крупных фирм в Российском посольстве (Япония продолжала считать российского посла В.Н. Крупенского, назначенного еще Николаем II, официальным представителем России вплоть до официального признания императорским правительством Советского Союза в 1925 году. Долгое время после Октябрьской революции В.Н. Крупенский оставался дуайеном дипломатического корпуса в Токио) жестоко бичевали поступок генерала Мумжиева и наши решения оставить северо-восточную окраину, каковым поступком мы привели к гибели белое движение в Якутской области".
Пурин становится все более и более откровенен: "Не имея возможности непосредственных сношений с населением (Камчатки - В.С.), мы поддерживаем таковое через Японию при посредстве сети агентов. Эти агенты через капитанов пароходов и их помощников (наши сотрудники) информируют на местах население и наших представителей, часто доставляя им литературу и даже письма, через них же мы постоянно в курсе дел на севере".
Александр Антонович рассказывает о происходившем в 1926 году на полуострове нелегальном съезде. Его участники ходатайствовали перед Японией об оказании им помощи для свержения советской власти на полуострове. Пурин называет фамилии делегатов, представлявших семь волостей области. Самую большую депутацию снарядили Ключи. Их представляли Василий Ушаков, Петр Селиванов и Машинев. Имя последнего не названо, а всего упомянуто девять человек. Не исключено, что они являлись информаторами Пурина. Съезд принял короткое, но яркое обращение:
"Мы, полномочные представители от крестьян и казаков Камчатки, собравшись на съезд по воле своих односельчан для обсуждения вопросов дальнейшего существования нашей страны, постановили уполномочить председателя комитета Пурина и наших сородичей И.Я. Григорьева, М.Г. Мутовина и Орлова, находящихся за границей, выступить перед общественными и политическими организациями с ходатайством об отпуске нам средств и военного снаряжения для вооруженного восстания против коммунистов, которые нас совсем разорили. Мы считаем необходимым изгнать их из нашей окраины. Народ наш совсем разорился, налоги велики. Продуктов нет. Нас грабят и преследуют, как врагов. Все, что будет нам дано для борьбы, наш камчатский народ возвратит с благодарностью от доходов области".
А.А. Пурин хорошо осведомлен обо всем, что происходит на Камчатке и в районах, прилегающих к ней. В корреспонденции, адресованной Моравскому, Пурин дает подробную и развернутую характеристику положения дел на полуострове, анализирует настроения населения. Немало внимания он уделяет и чисто военным вопросам:
"Общая численность войск ОГПУ (скорее всего имеется в виду Камчатский пограничный отряд) в области 700 человек, расположены они в Петропавловске - 150 человек при 3-х орудиях и 3-х пулеметах, в Охотске и его районах - 100 человек при 3-х пулеметах, по селениям западного берега от Гижиги до Озерной - около 100 штыков, в Усть-Камчатске и по долине реки Камчатки - 200 штыков, в селениях к северу от Усть-Камчатска, включая Чукотско-Анадырский край и Командорские острова, - 100 штыков и пулемет, одно орудие "Гочкиса".
Меня удивляет та откровенная легкость, с которой А.А. Пурин доверяет конфиденциальные сведения переписке. Он не мог не понимать, что если его письма попадут в руки сотрудников ОГПУ, то многие из единомышленников и соратников Александра Антоновича на Камчатке будут арестованы, что в действительности и произошло. Не мог не знать Пурин и о сомнительной репутации человека, к которому обращался. В некоторых современных источниках В.И. Моравского называют последним "царским министром финансов". Это явное преувеличение. Таких взлетов карьеры Валериан Иванович не знал. Он действительно служил министром финансов, но уже в 1922 году, и не в Санкт-Петербурге, а в Приморье, во Временном Приамурском правительстве братьев Меркуловых. Большим авторитетом среди белоэмигрантов Моравский не пользовался, что и подтверждает его сын, Никита, уже в наши дни: отец "не всегда держал слово, был непунктуален … и порой слишком поспешно судил людей. Самым же серьезным его недостатком было легкомысленное обращение с деньгами и нередкое невозвращение долгов в срок".
Рассказывали о господине Моравском много романтичных историй. Как-то в Харбине он запрыгнул в паланкин к поманившей его богатой китаянке. Перепуганные жена и сын несколько дней искали Валериана Ивановича по Харбину. Эмигрантские круги успели заявить, что господин Моравский похищен ОГПУ, но тут он собственной персоной появился на пороге родного дома в китайском халате, который помог ему бежать из будуарного плена. И вот этому человеку господин Пурин доверяет тайны, от которых зависели судьбы и жизни людей. С ним же Александр Антонович делится планами вторжения на Камчатку:
"Для начала борьбы в Охотско-Камчатском крае необходимо на первое время иметь:
1) Два парохода водоизмещением в 2000 тонн каждый, на которых можно было бы перевезти людей, продовольствие и запасы угля. Корабли должны иметь по два катера и по столько же кунгасов, предназначенных для десантных операций. Корабли можно зафрахтовать в Японии или же Китае, или же купить по случаю. Было бы хорошо иметь хотя бы небольшую канонерку, которую можно было бы купить или в Японии, или в Америке…
2) Воинский отряд в числе до 500 человек, вооруженных винтовками, с достаточным запасом патронов, 3-4 пулемета, несколько дальнобойных орудий "Гочкиса" (господин Пурин, видимо, не являлся большим знатоком военного дела. Пушки Гочкиса, имея калибр 47 миллиметров, были не дальнобойными, а скорострельными) и запас оружия для вооружения добровольцев…
5) Хотя бы один-два гидро-аэроплана (так в оригинале) для разведывательной службы и для оказания противодействия коммунистам с моря…
…Нам помогут население и наши агенты на местах. Чтобы отрезать Петропавловскому гарнизону пути отступления через Начики на Усть-Камчатск и внутрь полуострова, наш сотрудник, пользующийся большим вниманием населения, готов перебраться в Большерецк и оттуда провести 50 человек на пути отступления, дабы лишить таким образом красных возможности уйти…"
Называет господин Пурин и имя человека, который готов возглавить военную экспедицию на полуостров: "По мнению Камчатского областного комитета, генерал-лейтенант К.П. Нечаев (Нечаев Константин Петрович, кадровый офицер русской армии, кавалерист, закончил первую мировую войну в звании полковника. К белому движению примкнул в августе 1918 года. С конца 1921 года в эмиграции, где принимал активное участие в антисоветской деятельности. С 1933 по 1937 годы возглавлял Русскую фашистскую партию. В сентябре 1945 года арестован американцами в Дайрене и депортирован в СССР. По приговору военного трибунала 6-й гвардейской танковой армии Забайкальского фронта расстрелян. Реабилитирован в апреле 1992 года. В 1927 году после тяжелого ранения ему ампутировали ногу, и он едва ли бы смог возглавить камчатскую военную экспедицию, если бы она состоялась) был бы наиболее подходящим лицом, чтобы после переворота на северном востоке возглавить военно-морские части.
В бытность его начальником 65-й дивизии (Речь идет о 65-й дивизии маньчжурской армии, которую ее начальник, генерал К.П. Нечаев, частично сформировал из русских эмигрантов. Соединение в гражданской войне в Китае воевало на стороне маньчжурского правителя Чжан Цзолиня) в Шаньдуне генерал Нечаев дал согласие Камчатскому областному комитету возглавить северную экспедицию и руководить таковой, в каковом направлении он уже много лет и работает".
Не забывает А.А. Пурин и про международные аспекты "северной экспедиции": "Насколько нам известно, Япония сейчас доброжелательно относится к вопросу освобождения севера от коммунистов, но в силу внутренних политических неурядиц она открыто помогать не сможет. Эту помощь окажут нам рыбно- и пушносиндикаты. Ведшиеся по сему вопросу разговоры дают надежду на успех.
С освобождением края и образованием правительства мы будем добиваться признания такового иностранными державами, которые заинтересованы установлением правопорядка и свободной торговли в Сибири".
Перед нами конспективно изложенный план отторжения Камчатки от Советского Союза. Лично мне применительно к условиям 1932 - 1933 годов он, даже при самом благоприятном для сепаратистов стечении обстоятельств, представляется невыполнимым в контексте достижения конечной цели. Но предпринять попытку высадиться на камчатском побережье белоэмигрантские круги могли. В этот период еще продолжались на Дальнем Востоке вооруженные выступления против большевиков. Например, в 1932 году в горах Сихотэ-Алиня произошло крупное антисоветское восстание. В нём участвовали несколько сотен старообрядцев. Руководили восстанием белые офицеры, долгое время скрывавшиеся в тайге. Направляли действия повстанцев из-за рубежа. За кордоном уцелевшие старообрядцы и скрылись.
Попытка поднять восстание на Камчатке обернулась бы большой кровью, и только. Но план "северной экспедиции" интересен для нас тем, что Пурин, излагая его, признает существование на полуострове большого количества сторонников автономизации. Точные и обстоятельные сведения, касающиеся социально-политической, экономической ситуаций на полуострове, вооружения, численности и мест дислокации подразделений Камчатского пограничного отряда, говорят о том, что председатель облкома имел хорошо налаженные связи с советским северо-востоком, а самое главное - хорошо информированные источники на его территории.
Нет сомнений в том, что на эти обстоятельства обратили внимание и хабаровские чекисты, получив документы из архива Моравского. В спецсводке для Москвы о ходе расследования дела "Автономной Камчатки", утвержденной в июне 1933 года заместителем полномочного представителя ОГПУ Дальневосточного края С.И. Западным, прямо говорится: "Мы уже неоднократно указывали Камчатскому отделу ОГПУ, что раскрываемые дела являются лишь звеньями одной разветвленной организации. На основе этих дел и наших директив Камчатскому облотделу ОГПУ в настоящий момент удалось вскрыть этот центр и его широкую деятельность".
Эти "директивы", конечно, заставляли начальника Камчатского областного отдела Объединенного государственного политического управления Николая Сергеевича Киселева и его заместителя Петра Петровича Лепина предпринимать максимум усилий к поиску и выявлению контрреволюционной организации, действующей на полуострове. С начала тридцатых годов чекистами полуострова было заведено несколько дел по так называемым "контрреволюционным и вредительским" организациям: "Тигильцы", "Флетчер", "Сезонники", "Рыбники" и ряд других. По ним арестовали десятки граждан, но того результата, которого ждали от Камчатки в Хабаровске, достигнуть не смогли. По масштабам эти дела не дотягивали "до разветвленной повстанческой организации".
Активно действовать областной отдел заставляли не только давление ПП ОГПУ, но и оперативная обстановка. Надо признать, что население Камчатки, если говорить о той его части, которая проживала на полуострове до установления здесь советской власти в ноябре 1922 года, симпатий к большевикам не проявляло. Рыба, пушнина, морской зверь, другие ресурсы позволяли им в те годы, когда на материковой части страны бушевала гражданская война с сопутствующими ей разрухой, голодом и болезнями, существовать довольно сносно. Необходимые товары, о которых в остальных российских губерниях могли только мечтать, завозили японцы и американцы. С ними у местного населения установились тесные контакты. С приходом новой власти заморских поставок жители Камчатки лишились.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

«Пограничник Северо-Востока» № 33 от 20 августа 2008 года, полковник Владимир Слабука
"Автономная камчатка" - суровая реальность или грандиозная мистификация?
Знали в ОГПУ и о том, что японская разведка с 1918 по 1922 годы успела создать эффективную и разветвленную агентурную сеть. Минимизировать контакты местных жителей с иностранцами было сложно. Ежегодно на период лососевой путины на полуостров завозилось от 20 до 25 тысяч сезонных японских рабочих. И это при том, что на 1 января 1931 года постоянное население Камчатки не превышало 35 тысяч человек. Под прикрытием сезонных рабочих действовали кадровые сотрудники как разведки, так и жандармерии Японии. Выявить их контакты при таком наплыве иностранцев, да еще с учетом активного вовлечения местного населения в экономическое взаимодействие с зарубежными гостями, представлялось задачей невыполнимой.
Главным организатором шпионской деятельности на полуострове чекисты не без оснований считали японское консульство в Петропавловске. В ходе следствия по "Автономной Камчатке" предпринимались попытки установить существование связей между дипломатической миссией и так называемой "шпионской контрреволюционной повстанческой организацией". Но поскольку предположения и выводы чекистов строились не на основе доказательств, а в соответствии с практикой того времени - на признаниях арестованных, то полученные материалы с позиций современных критериев приходится считать малоубедительными.
Однако нам еще предстоит вернуться к поиску возможного следа японской разведки в "АК".
Два события в начале 1933 года стали непосредственным прологом дела "Автономной Камчатки", следствие по которому длилось более года. 13 января в Петропавловске в арестном помещении местного пограничного отряда вспыхнул пожар. В огне погибли четыре человека. Как следует из документов, "причиной пожара стала неправильная маркировка горючего, прибывшего с парохода "Смоленск". Скорее всего, это была обычная ошибка. Но в махинациях с маркировкой горючего обвинили работника радиостанции Калинду. От него ниточка потянулась к Василию Флетчеру, родственнику Пантелеймона Флетчера, которого годом ранее как резидента японской разведки приговорили к высшей мере социальной защиты.
Спустя шесть дней после первого пожара, 19 января, вспыхнуло пламя в Усть-Большерецке. Там загорелось здание местной базы Гражданского воздушного флота. Его пограничникам морского КПП удалось быстро потушить. Обошлось без жертв и больших материальных потерь, но уголовное дело все-таки возбудили. Как решило следствие, злоумышленники облили керосином часть стены нежилой кухни и подожгли. Происшествие произошло во время дежурства милиционера Трофимова. Его первым и арестовали. Не знаю, каким образом получили от него показания, но только он сознался, что здание базы поджигал с милиционером Прыгуновым по заданию кладовщика местного совхоза Селиванова, как сказано в материалах следственного дела, "бывшего попа, скрывавшего свое соцпрошлое". Арестовали всех…
Обоим пожарам придали политическую окраску, посчитали их диверсиями, совершение которых планировалось одним руководящим центром…
К этому времени уже около года во внутренней тюрьме ПП ОГПУ в Хабаровске томился таксатор лесопромышленного управления Акционерного Камчатского Общества Яков Маркович Кирилюк. Его арестовали по делу "Дельцы". Проходивших по нему граждан обвиняли во вредительстве в лесной промышленности. Не знаю, чувствовал ли за собой вину Яков Маркович. Вполне могло быть, что и его подвело "соцпрошлое". Мелкий советский служащий в прошлом имел чин прапорщика и служил в Камчатской жандармской команде. Остается только удивляться, что с таким наследством от старого режима Кирилюка арестовали только в 1932 году. В ходе следствия он заявил, что "на Камчатке существует контрреволюционная шпионско-вредительская повстанческая организация, охватывающая Петропавловский, Усть-Камчатский, Усть-Большерецкий, Тигильский районы, работающая под руководством японского консульства на Камчатке".
Допросы "поджигателей" и "дельцов" продолжались. Кто первым назвал имя Прокопия Трифоновича Новограбленова, мне установить не удалось. Но оно прозвучало, и судьба этого неординарного человека оказалась предрешенной.
Новограбленов стал первым камчадалом, которому удалось получить высшее образование. Он родился в Петропавловске-Камчатском в 1892 году. В пятнадцать лет начинает работать матросом на шхуне "Котик". В 21 год окончил учительские курсы при Петропавловском городском училище. Образование продолжил в Томском учительском институте. На Камчатку Новограбленов вернулся в 1918 году и тут же оказался в гуще политической жизни полуострова. Его избирают в городскую думу, гласным которой он состоял вплоть до ноября 1922 года. Трудно сказать, что Прокопия Трифоновича подвигло заняться политикой. Возможно, причиной тому оказались честолюбивые планы молодого человека, сумевшего подняться из социальных низов и получить высшее образование, а может статься, злую шутку сыграла и неуёмная тяга к знаниям и впечатлениям, свойственная Новограбленову. Он интересовался геологией, ботаникой, агрономией, зоологией, археологией, этнографией… Много путешествовал по Камчатке, организовал несколько экспедиций по малоизученным районам полуострова. С 1918 года и вплоть до ареста он возглавлял краеведческий музей, к середине двадцатых годов начинает работать научным сотрудником НИСа АКО. Прокопий Трифонович знал несколько языков, охотно общался с иностранцами, был, что называется, своим человеком в японском консульстве.
Внимание дипломатической миссии Токио в Петропавловске к Новограбленову хорошо объяснимо. Японцы в 1918- 1922 годах откровенно заигрывали с населением, подчеркнуто благосклонно относились к тем его представителям, которые пользовались авторитетом среди местных жителей. А Новограбленов был чем-то вроде местной легенды - все-таки первый камчадал, получивший высшее образование. Цель такой политики так же не вызывает сомнений. Японцы старательно формировали у местного населения положительный имидж Страны восходящего солнца, примеривая Камчатку в качестве очередного территориального приращения к империи. И они бы не остановились перед аннексией полуострова без всякого камуфляжа автономизации, но другой тихоокеанский хищник того периода - Соединенные Штаты - любое усиление Японии с полным основанием рассматривал как попытку вытеснить США с доминирующих позиций в регионе.
Об этом говорили многие арестованные по делу об "Автономной Камчатке". Особенно откровенен Я.М. Кирилюк: "Недисциплинированность, политическая безграмотность и мародерство белых офицеров, а также противодействие английских и американских фирм были основной помехой для реализации автономии Камчатки, несмотря на то, что японцы прилагали все старания к тому, чтобы наладить деловые отношения между населением и белым офицерством. Хваленая дисциплинированность японских войск оказалась тоже не на должной высоте. Японские офицеры как действительной службы, так и резервисты пустились в коммерцию.
И как в самом Петропавловске, так и на периферии торговали разным тряпьём и, главным образом, спиртом, вызывая этим вполне обоснованные насмешки как со стороны русской интеллигенции, так и американских и английских торговых агентов". Поэтому Токио и не решился на откровенный захват полуострова, но попытался создать на его территории нечто вроде марионеточного государства, во всем зависимого от Страны восходящего солнца, о чем рассказано выше. Японцы делали многое, чтобы завоевать симпатии местного населения. Время от времени они устраивали для камчадалов экскурсии в метрополию, раздавали бесплатно продукты питания и товары первой необходимости.
Японцы продолжали "одаривать" аборигенов и после установления советской власти на полуострове. Через многочисленные рыбалки, базы и заводы они в 1922-1932 годах раздавали камчадалам, корякам, эвенам рис, белую муку, мануфактуру, спирт и даже кухонную посуду. Впрочем, одновременно контрабандным путем с Камчатки японцы вывозили тысячами шкур пушнину и значительными объёмами - полудрагоценные камни. Не думаю, что подданные микадо раздачу продуктов и товаров производили, повинуясь альтруистическим побуждениям. Ими двигали другие интересы. И в фарватер их протекционистской политики вполне укладываются создание и поддержка японцами на полуострове организации, объективно действующей в интересах Токио.
И именно Новограбленов, который имел давние и тесные контакты с японским консульством в Петропавловске, по версии следствия, возглавил "Автономную Камчатку". Интенсивные допросы Прокопия Трифоновича начались сразу же после его ареста. Новограбленов начал называть фамилии членов так называемой "шпионской контрреволюционной повстанческой организации". В двадцатых числах марта лавина арестов прокатилась по Петропавловску и его ближайшим окрестностям.
30 марта 1933 года начальник Камчатского областного отдела ОГПУ Н.С. Киселев утвердил план операции "по изъятию организаторов повстанческих ячеек" в Мильковском районе и долине реки Камчатки. На следующий день П.П. Лепин с оперативной группой выехал в Мильково. Первые аресты произвели там. Затем они проводились во всех населенных пунктах от Мильково до Ключей. С аналогичной миссией "по изъятию" из Усть-Камчатска по направлению к Ключам двигалась оперативная группа МКПП пограничного отряда. Аресты прошли и по всем селениям, расположенным от Мильково до Петропавловска. "Изъятие" проводилось по списку, составленному Новограбленовым. К 15 июня 1933 года арестовали 186 человек. Из них более двух десятков освободили, как сказано в документах, "из близких нам прослоек, явившихся рядовыми членами организации".
Надо сказать, что с чисто технических позиций операция была проведена виртуозно. Благодаря оперативности и согласованности действий чекистам удалось не допустить преждевременного распространения информации об арестах.
Учитывая масштабность проводимой операции, Хабаровск счел необходимым направить на помощь в Петропавловск бригаду опытных сотрудников и среди них - оперуполномоченного экономического отдела ПП ОГПУ ДВК В.К. Варпу. 37-летний уроженец Курляндской губернии, Владимир Карлович приступил к допросам Новограбленова 15 апреля. Они продолжались ежедневно до 31 мая. Перерывы делали только дважды - 1 мая, в День международной солидарности трудящихся, и 17 мая.
От Новограбленова требовали все новых и новых фамилий членов контрреволюционной организации. На допросах он назвал 280 человек, якобы входивших в организацию "Автономная Камчатка". За каждой фамилией следовал список вредительских дел, рассказывалось о месте и обстоятельствах вербовки в "АК". Весьма сомнительно, чтобы один человек помнил столько фамилий, точные даты и подробности встреч с ними. Не исключаю, что некоторые имена подсказывал и В.К. Варпа, основываясь на оперативных данных камчатских коллег на лиц, не проявлявших лояльности по отношению к советской власти.
Любопытно, что Михаила Николаевича Коршунова, который, по версии следствия, был в "Автономной Камчатке" человеком № 2, возглавлял боевую дружину Петропавловска-Камчатского, Новограбленов назвал только 122-м. Первой же была названа фамилия профессора В.И. Огородникова, далее шли лесоводы Эгон Федорович Краузе и Сергей Дмитриевич Корниенко. О последних мнение Прокопий Трифонович имел невысокое. Он с пренебрежением рассказал, как оба лесовода в январе 1933 года проспорили весь рабочий день о том, как лучше для здоровья пить водку - редко помногу или ежедневно, но умеренно. В "научном" споре принимала активное участие вся НИС, но к единой точке зрения "ученые" до вечера так и не пришли.
Далеко не всех, кого назвал или кого подсказали назвать Новограбленову, арестовали. Кое-какие имена вообще остались без внимания следствия, с некоторыми гражданами, которые могли стать фигурантами дела, ограничились, совсем не в духе того времени, профилактическими беседами. Часть людей, названных на допросах Прокопием Трифоновичем, к моменту описываемых событий покинула Камчатку, и их разыскивали по всей стране. Многие из обвиняемых отрицали членство в "Автономной Камчатке". В этом случае проводились очные ставки. Подробнее о них я расскажу несколько ниже.
Допросы Новограбленова продолжались и в Хабаровске. Но если в Петропавловске показания Прокопия Трифоновича, в основном даваемые письменно, отличались логикой и последовательностью, то в Хабаровске они всего этого уже лишены. В них теперь чувствуется некая конспективная заданность со стороны следствия.
Что же инкриминировали Новограбленову и возглавляемой им организации "Автономная Камчатка"? Обвинения по тем временам звучали достаточно стандартно - шпионаж в пользу Японии, вредительство, организация террористических актов, подготовка вооруженного свержения советской власти на полуострове. В отношении диверсионной деятельности и организации восстания обвинения следствия выглядят достаточно голословными. Доказательств серьезных нет. Все зиждется на признаниях арестованных, их перекрестных показаниях и очных ставках. В наше время такие следственные материалы не принял бы ни один самый пристрастный суд, но в тридцатых годах их вполне хватало. Советская юриспруденция того периода, вооружившись постулатом о значении признания подсудимым вины как ведущего доказательства, создала правовую основу для массовых репрессий и нарушений законности. Следователю требовалось только заставить арестованного сознаться, после чего можно было спокойно передавать дело в суд или на рассмотрение пресловутых троек.
По такому принципу, как мне кажется, создавались доказательства подготовки к массовым поджогам, отравлению руководства области в столовой исполкома и командования Камчатского пограничного отряда, о которых упоминается в материалах уголовного дела. Кстати, П.Т. Новограбленов признал все выдвинутые против него обвинения, кроме организации диверсий.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

«Пограничник Северо-Востока» № 34 от 27 августа 2008 года, полковник Владимир Слабука
"Автономная камчатка" - суровая реальность или грандиозная мистификация?
В ходе обысков на квартирах арестованных не удалось найти списков боевых дружин. В материалах следствия много говорится об оружии повстанческой организации - сотнях винтовок, десятках пулеметов. Часть вооружения якобы тайно завезли японские миноносцы летом 1928 года и весной 1931 года. В материалах следствия содержится упоминание о том, что потенциальных "повстанцев" в окрестностях Петропавловска обучали стрельбе из пулеметов. Но в уголовных делах нет протоколов изъятия оружия из тайников. Только мельком говорится о том, что члены боевых дружин с началом массовых арестов приняли решение затопить винтовки и пулеметы в Авачинском заливе и реке Камчатке.
Я не исключаю, что часть жителей полуострова присоединилась бы к экспедиции А.А. Пурина и К.П. Нечаева, найди белая эмиграция деньги на ее организацию, но сомневаюсь, что к восстанию на Камчатке велась планомерная подготовка, в том числе по линии создания боевых отрядов, как это попыталось представить следствие. Иное дело шпионаж и пассивное вредительство. Вот тут я не могу прийти к однозначному заключению.
Как мы уже видели, сведения о положении дел на Камчатке шли широким потоком к А.А. Пурину. Он и сам не скрывает, что посредниками между ним и его людьми на полуострове являлись японцы. Было бы очень удивительно, что спецслужбы Токио отказались воспользоваться этим обстоятельством с большой выгодой для себя. И уже просто с невозможным граничит допущение, что японские разведка и жандармерия за четыре года, с 1918-го по 1922-й, фактической оккупации полуострова не создали широкой агентурной сети среди местного населения. Зная агрессивный характер деятельности спецслужб Токио, такое предположение представляется немыслимым. В этой связи возникает неизбежный вопрос: "Как много японских агентов могло находиться на территории Камчатской области?" Отвечу, что много, очень много. В ходе проведения дальневосточными чекистами блестящей операции "Маки-Мираж", длившейся десять лет, с 1925 по 1935 годы, выяснилось, что только на резидента японской военной миссии в Сахаляне (ныне город Хайхэ) капитана Кумазаву на территории Советского Союза работало около двухсот агентов. Японцы невысокое качество и низкую надежность завербованных сотрудников разведки и жандармерии компенсировали их массовостью.
Информация только одного агента ИНО, поставляемая в Хабаровск из-за рубежа, позволила полпредству ОГПУ в течение 1933 года раскрыть 76 агентов японской разведки на территории Советского Союза. При этом полпред Т.Д. Дерибас удивлялся, как такая результативность не привела к провалу нашего сотрудника. Вычислить его методом исключения представлялось делом несложным. Одна из причин почти безразличного отношения японцев к своей агентуре, возможно, кроется в традиционном самурайском пренебрежении ко всяким там китайцам, корейцам и белоэмигрантам, из которых, прежде всего, и состояли резидентуры. К подготовке таких агентов в военных миссиях Страны восходящего солнца подходили формально. Многие японские шпионы попадались уже при переходе границы. Органы ОГПУ Дальнего Востока в 1932 году задержали 627 агентов иностранных разведок, в 1933-м - 500 и в 1934-м - 541.
Активно работали японцы и на стратегическом уровне. В письме посла Соединенных Штатов в Токио Джозефа Грю госсекретарю США, датированном 14 сентября 1933 года, дается характеристика недавно назначенного на пост министра иностранных дел Токио барона Хирота, бывшего посла Страны восходящего солнца в Советском Союзе: "Новый министр считается в Японии самым авторитетным лицом по вопросам, касающимся России, и он хвастается своими связями в Москве и других крупных промышленных центрах. Я убежден, что русские, с которыми он поддерживает контакт, ни в коем случае не являются легальными лицами и представляют собой тайных агентов, оплачиваемых японским правительством". Доказательствам массовости японской агентуры, что называется, несть числа, а потому от общего вернемся к частному.
Следствие полагало, что действиями "Автономной Камчатки", во всяком случае в том, что касалось шпионажа и вредительства, руководило консульство Страны восходящего солнца в Петропавловске. Непосредственную связь между дипломатической миссией и членами организации осуществляли резиденты - этнические японцы, принявшие советское гражданство, Чиба Кисанда, а после его смерти в 1932 году - Абе Сионхару.
Есть и еще одно косвенное подтверждение связей "АК" с токийскими спецслужбами. В кругу людей, очень близких к значительной части арестованных, оказались два японца - Нагаки и Кикучи. Последние к моменту описываемых событий уже находился под стражей. Оба японца несколькими годами ранее приняли советское гражданство. Перед этим они трудились сезонными рабочими на заводах японской рыболовной фирмы "Ничиро". Я прошу читателей запомнить это название. В очерке "Обрубленные щупальца "Спрута", напечатанном ранее в "ПСВ", рассказывается о массовом использовании спецслужбами Токио сотрудников "Ничиро" для сбора шпионских сведений о Советском Союзе. Под прикрытием фирмы действовали и кадровые японские разведчики.
Ими и являлись Нагаки и Кикучи. Отработав сезон на фирме "Ничиро", они, ссылаясь на произвол администрации и тяжелые условия труда, пожелали остаться в Советском Союзе. Под такой легендой офицеры генерального штаба Японии и легализовались в СССР. Установить принадлежность Нагаки и Кикучи к разведслужбам Токио позволили агентурные сведения ИНО ОГПУ, полученные в Стране восходящего солнца. Повторюсь, что оба офицера близко контактировали со многими из тех, кого арестовали по делу "Автономная Камчатка".
Японскую составляющую "АК" подчеркивали и на совещании начальников особых органов частей ОКДВА и ДВК, которое проходило с 11 по 14 декабря 1934 года в Хабаровске: "Создана организация и руководилась японским консульством в Петропавловске, а причастен к этому и целый ряд японских военных разведчиков, проникших на Камчатку под видом служащих и рабочих японских концессионных рыбалок".
Известно и особое отношение японских властей к самому П.Т. Новограбленову, о чём рассказывает один красноречивый факт, относящийся к лету 1920 года. 13 июля командиры прибывших в Петропавловск бронепалубного крейсера "Нийитака" и военного судна "Кошу" капитан 1 ранга Х. Арита и капитан 2 ранга М. Хара в сопровождении консула Огата и группы офицеров первый визит на камчатской земле совершают к инспектору местного высшего начального училища П.Т. Новограбленову. Прокопий Трифонович знакомит гостей с помещениями учебного заведения и его воспитанниками, которые при прощании получают приглашение командира "Нийтаки" посетить крейсер.
И только на следующий день, 14 июля, Х. Арита и М. Хара наносят визит председателю областного исполнительного комитета И.Е. Ларину, являвшемуся на тот период официальным руководителем Камчатской области. Как видим, в японском табели о рангах скромный инспектор высшего начального училища стоит выше председателя облисполкома. Из этого обстоятельства предложу читателям самим сделать выводы.
В 1933 году следствие ограничилось тем, что констатировало связи П.Т. Новограбленова и некоторых других арестованных с представителями японской разведки и консульства в Петропавловске-Камчатском. Мне кажется, что, продолжи сотрудники ОГПУ работу в этом направлении, они могли получить конкретные доказательства вины, но не сотен людей, а крайне ограниченного круга, в лучшем случае десяти-двадцати человек. Но от чекистов Камчатки ПП ОГПУ по Дальневосточному краю требовало массовости. Вот и начались оперативные измышления по стандартному лекалу: шпионаж - вредительство - диверсии - повстанческая деятельность...
Согласно материалам следствия, японцев на Камчатке интересовало все, но особенно сведения об органах и войсках ОГПУ и информация о полезных ископаемых на территории области, результаты многочисленных научных экспедиций, которые в эти годы проводили на полуострове АКО и Академия наук СССР. В частности, утверждается, что иностранцам передавались карты с нанесенными на них разведданными и предполагаемыми месторождениями минерально-сырьевых ресурсов, ареалах обитания пушного и морского зверя. Вот что об этом говорит П.Т. Новограбленов:
"Я лично сам передал Чибе, по его просьбе, карту Полевого (Полевой Петр Игнатьевич - горный инженер, постоянно проживавший во Владивостоке) "Полезные ископаемые Камчатской области" в 1924 году с моими поправками по золоту, горячим ключам, гипсу; в 1929 году ему же отдал карту Камчатской области Волкова на 2-х листах, изданную в Хабаровске, с некоторыми поправками касательно рек, хребтов, перевалов.
В.И. Гайдамак (Гайдамак Василий Ларионович - бывший заведующий петропавловским маяком, считался членом "Автономной Камчатки") передал консулу Огата в 1921 году (год примерно), может быть в 1922 г., карты острова Беринга и острова Медного и карту путей миграции морского котика, которые он купил при распродаже имущества бывшего начальника полиции Леха. Эти 3 карты я видел вначале у Гайдамака, хотел их у него купить, но он отказался их продать мне, а через некоторое время эти карты я уже видел в японском консульстве, и консул заявил мне, что он их получил от Гайдамака.
Петр Иванович Федоров, бывший церковный староста в Петропавловске, передал в консульство, неизвестно за сколько, две большие карты проф. Богдановича: 1) Побережье Охотского моря от устья Амура до Гижиги и 2) Полуостров Камчатка - обе по золоту, углю и другим полезным ископаемым. Обе карты редкие. Карты переданы японцам в 1932 году.
Р. Малэс (Малэс Ренэ - шведский ученый, энтомолог, член шведской научной экспедиции, работавшей на Камчатке в 1920-1924 гг. После того как экспедиция завершила работу, остался на полуострове, намереваясь разбогатеть, разводя в неволе соболей. Его ферма прогорела, и в 1930 году он вернулся в Швецию. Новограбленов так же назвал его членом "Автономной Камчатки") передал в японское консульство, примерно в 1927 году, 1) Карту Южной Камчатки Э. Хултэна; 2) Фотографии с планшетом карты долины реки Камчатки, экспедиции 1909-1910 гг.
Г.А. Дягилев передал Чибе геологические карты-схемы 1) Камчатского мыса; 2) Западного побережья Камчатки со своими данными по углям, золоту и другим полезным ископаемым…"
Список переданных японцам карт, других документов и статистических материалов продолжается и дальше. В нем значится восемнадцать фамилий. В общей сложности они передали японцам около трех десятков карт и других топографических материалов. Большинство из них и в наши дни являлись бы секретными документами, будь на них нанесены обобщающие сведения о полезных ископаемых.
Не скрывает П.Т. Новограбленов и того, что и он, и некоторые другие его знакомые получали иногда напрямую от японского консульства, иногда через Чибу и Абе, немалые денежные суммы.
"Наша организация, - пишет он, - начала финансироваться японским консульством в Петропавловске с 1918 года, причём они выдавали иенами и рублями до 1927 года, а с 1927 года, насколько мне известно, Чиба выдавал только рублями.
Все суммы с 1918 по 1924 годы проходили через меня, нужные суммы выдавались мне лично консулами Огата и Ямагучу под видом на расходы по моим научным экспедициям. Точно цифры я не помню, но, приблизительно, в 1918 году я получил 500 иен (примерно в августе, когда я приехал на Камчатку)… а в 1919, 1920-1922 гг. я получал от 1000 иен до 25000 иен.
Со второй половины 1924 года я перестал сноситься с консульством, и дальнейшая выдача денег проводилась через Чибу. В 1925 и 1926 гг. я получил не более 1600 иен. Чиба мне говорил, что он давал деньги Подпругиным Г.Г. и И.Г., Машихиным П.А. и Г.А., Бейнаровичу, Кирилюку, Н.В. Флетчеру, Корякину, Кручениным П.А., Вас., Егор., Ивану Попову, Комарову и ряду других членов организации…
Я лично получил от Чибы под видом расходов на свои экспедиции в 1924 г. - 3000 рублей, в 1925 г. - 2500 руб., в 1926 г. - 5000 руб., в 1929 г. - 10000 руб., в 1927 г. - 6000 руб., в 1928 г. - 8000 руб., в 1930 г. - 12000 руб., в 1931 г. - 6000 руб., в 1932 г. - 7500 руб., которые я расходовал на расходы по экспедициям за эти годы почти целиком, а также на расходы по дому. Например, в 1928 году я посылал на эти деньги жену на материк".
Сегодня подтвердить или опровергнуть показания П.Т. Новограбленова невозможно. Японцы нам ни его, ни чьих-либо других расписок в получении денег от консульства не предоставят. Если такие документы и уцелели, то держатся где-то очень далеко и надежно охраняются. В рассматриваемый нами период все сведения об оказании жителям Камчатки финансовой и материальной помощи концентрировались в японском городе Хакодате. Спецслужбы Токио и действующие в их интересах коммерческие структуры старались не оставлять материалов, способных компрометировать их сотрудников и агентов.
Косвенным и небесспорным доказательством получения П.Т. Новограбленовым некоторых сумм от японцев могут стать его экспедиции. Некоторые из них носили частный характер. Их не финансировали ни научно-исследовательская служба АКО, ни другие официальные организации. Краеведческий музей не обладал такими суммами, чтобы направлять своего заведующего в дальние экспедиции, которые длились несколько месяцев.
С 20 июня по 10 октября 1932 года Новограбленов изучал места компактного проживания ламут (ламутами до середины 30-х годов прошлого века называли эвенов). В этом же году оплатил поездку тети из Москвы на Камчатку и обратно. Она приезжала забрать детей Прокопия Трифоновича, которые после смерти супруги Новограбленова остались без должного присмотра. Лето 1931 года он работал в геолого-вулканической экспедиции профессора Заварицкого, изучавшей Авачинскую сопку. Затем полтора месяца провел на материке, посетив Владивосток, Никольск, Хабаровск, Читу.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

«Пограничник Северо-Востока» № 35 от 3 сентября 2008 года, полковник Владимир Слабука
"Автономная Камчатка" - суровая реальность или грандиозная мистификация?
В 1930 году, с мая по октябрь, Прокопий Трифонович занимался изучением ненаселенных внутренних районов Северной Камчатки. Годом ранее, с 15 мая до конца сентября, находился в центральной части полуострова. На все это требовались средства, и средства немалые. Официальные же доходы Новограбленова не были высоки. В обвинительном заключении его называют неимущим. Но, повторюсь, эти доказательства не бесспорны из-за отсутствия документального подтверждения выдвинутых мной предположений.
Иное дело очередной пункт обвинения, а именно, вредительство. Тут не просто вещественных, а даже материальных доказательств достаточно. Значительную часть из них с полным основанием можно списать на бесхозяйственность и, как любили выражаться в те годы, на головотяпство. Но слишком уж много несуразностей и экономических неудач обозначилось на Камчатке образца 1933 года, чтобы все они могли быть списаны на российские расхлябанность и непредусмотрительность. Я расскажу лишь о некоторых из них.
Прежде всего, речь на следствии пошла об экономических неудачах и неурядицах в главной для Камчатки отрасли - рыбной. Новограбленов в собственноручно написанных показаниях уверяет, что постоянные перебои в снабжении промыслов орудиями лова, специальными обувью и одеждой, продуктами питания, солью, тарой, топливом, плавсредствами являлись результатом целенаправленной вредительской деятельности. Привозимые с материка консервные банки и крышки неизменно складировались на открытом воздухе, где они быстро окислялись и оказывались непригодными к употреблению.
Несмотря на то, что из года в год в АКО вели речь о создании своего каботажного флота, хотя бы парусного, дело так и не сдвинулось с исходной мертвой точки. Эти суда могли бы доставлять продукцию в Петропавловск и Усть-Камчатск с малых промыслов, разбросанных по всему побережью. К моменту описываемых событий некоторые колхозы не могли по нескольку лет отправить на материк произведенную продукцию. Нетрудно представить материальное положение таких колхозов, и то, как жилось в них людям.
Расписание же пароходных рейсов по западному и восточному побережьям составлялось с таким расчетом, что суда приходили на промыслы поздней осенью, когда Охотское, Берингово моря и Тихий океан, омывающие Камчатку, регулярно сотрясают жестокие штормы. В этих условиях пароходы просто не рисковали подходить к берегам из-за опасности быть выброшенными на скалы, и продукция - соленая рыба, икра, консервы - не могла дойти до потребителя. А в Советском Союзе в начале тридцатых годов считали каждую тонну продовольствия. В некоторых регионах разразился голод, из-за недоедания люди гибли тысячами.
Трудно сказать, скольким бы могли спасти жизнь тонны оставшихся гнить на побережье рыбы и консервов. Об уровне жизни даже в какой-то степени привилегированных слоев населения тогдашнего СССР позволяет судить оказавшееся в моем распоряжении донесение начальника особого отделения 6-й мотомеханизированной бригады РККА, дислоцированной в Забайкалье. Документ написан в сентябре 1934 года: "Командиры штаба просто недоедают, особенно семейные. Столовые кормят совершенно неудовлетворительно. На завтрак - капуста, на ужин - капуста, а потом начинается каша и опять повторение - капуста. Детям кушать совершенно нечего, а их насчитывается уже до 150 человек. В кооперации дают в месяц на детей 8 кг муки и на жену - 8 кг и больше ровным счетом ничего, кондитерских изделий, как-то: печенья, конфет и сахара уже с марта не выдавали совершенно". Этим командирам, их семьям, как и всему советскому народу, очень бы кстати пришлись камчатские морепродукты. Но на промыслах и рыбоконсервных заводах не заводили ледников для сохранения выловленной рыбы, и испорченный сырец в громадном количестве сбрасывался в море.
В Усть-Камчатске был построен рыбоконсервный завод № 1, по утверждению прессы того времени, - лучшее в Советском Союзе по технической вооруженности среди аналогичных производств предприятие. О нем долго говорили исключительно в превосходных степенях. Но возможности предприятия оказались невостребованными. Оказалось, что его возвели на том месте, где завод не может быть обеспечен сырьём. Регулярно простаивающий РКЗ № 1 начал разрушаться.
Специалисты АКО сумели доказать Москве, что Камчатке необходим собственный жестяно-баночный комбинат. Дескать, значительно рентабельнее будет производить банку на Камчатке, а не завозить ее с материка и из Японии. Столица на уговоры поддалась и приняла решение демонтировать единственную на советском Дальнем Востоке жестяно-баночную фабрику в Приморье и перевезти ее оборудование в Усть-Камчатск. Когда станки стали прибывать на полуостров, вдруг "вспомнили", что для производства консервной банки требуется не только оборудование, но и оцинкованная жесть, а ее на Камчатке нет. Тут еще, в дополнение ко всем бедам, часть станков при разгрузке пароходов на рейде Усть-Камчатска благополучно утопили, и фабрика перестала существовать. Всю банку для рыбоконсервной промышленности Дальнего Востока стали покупать в Японии.
И в целом рыбные промыслы, принадлежащие АКО, работали на порядок менее продуктивно, нежели японские рыбалки по соседству с ними.
Немало нелепостей и несуразностей наблюдалось и в лесной промышленности. Научно-исследовательская служба АКО бодро отрапортовала, что вдоль реки Капитанской найдены большие массивы хвойных лесов. Никто не потрудился проверить, насколько доклад соответствует действительности. Не откладывая дела в долгий ящик, начали действовать. Завезли на Капитанскую рабочих, пробили к предполагаемым вырубкам ледовую дорогу. А когда затратили значительные силы и средства, оказалось, что хвойные породы деревьев по берегам реки в достаточных объёмах не растут.
АКО, неизвестно с чьей подачи, приняло решение о строительстве на западном побережье Камчатки нескольких крупных леспромхозов. Никто из местных жителей, тот же Новограбленов, хорошо знавший, что вдоль Охотского моря нет хвойных лесов, не подсказал руководству акционерного общества, что не стоит ввязываться в очередную авантюру. В АКО поняли ошибку лишь после того, как на создание леспромхозов успели впустую потратить миллионы рублей.
Когда началось строительство Ключевского деревообрабатывающего комбината, Прокопий Трифонович воспользовался тем, что присланный из Владивостока инженер Семенов совершенно не знал Камчатки. И порекомендовал тому, когда изыскатель обратился к Новограбленову за советом о районе предполагаемого строительства, возводить фабрику в том месте, где растет только лиственница. Во всяком случае, так интерпретирует следствие очередную камчатскую экономическую неудачу. Дело в том, что комбинат строили для производства тары, предназначенной для экспорта. Камчатская лиственница по международным стандартам для таких целей как раз и не годится. Так и не стал Ключевской деревообрабатывающий комбинат предприятием, работающим на экспорт. Чуть ниже нам еще раз предстоит услышать об этом предприятии из показаний П.Т. Новограбленова.
Следствие очень серьезное внимание уделяло вопросам разведки и эксплуатации минерально-сырьевых ресурсов на территории Камчатской области, что вполне объяснимо. Этими же аспектами детально интересовались и японские спецслужбы, о чём сказано выше. Давая показания, Новограбленов подчеркивал, что АКО затратило на разведку полезных ископаемых огромные средства, но реальных прикладных результатов достичь не смогло. На поиски угля ушло 148 тысяч рублей, на золото и того больше - 1 213 500 рублей. Неумело эксплуатировались, если не сказать большего, и разведанные месторождения. Корфские угольные копи работали крайне неэффективно. Согласно показаниям Новограбленова, им намеренно давались завышенные объёмы добычи, реально ничем не подкрепленные. Планы из года в год срывались, при этом на завоз рабочих в Корф, которым нечем было заняться, тратились громадные суммы. Добытый уголь складировался на берегу, возле уреза воды, и при каждом шторме его смывало в океан. Планы по жилищному строительству на копях систематически срывались, что, равно, как и постоянные перебои со снабжением, вызывали серьезное недовольство рабочих.
Оборудование для механизации копей завозилось на разных пароходах, через значительные промежутки времени. Отдельные узлы и агрегаты часто просто терялись, а потому при добыче угля преобладал непроизводительный ручной труд. Некоторые пароходы, пришедшие к Корфу бункероваться, неделями безуспешно ожидали загрузки угля.
Сюжет для комедии абсурдов напоминает мне пемзовая эпопея. В 1930 году некто, пожелавший остаться неизвестным, убедил дирекцию АКО, что пористое вулканическое стекло, которого на Камчатке якобы много, востребовано на внутреннем и внешнем рынках. Утверждали, что пемзу можно использовать и на Камчатке в качестве строительного материала. Для разработки предлагали месторождение на реке Озерной, выдавая его как современное открытие. Дирекция АКО, видимо, "Описание земли Камчатки" Степана Крашениникова не читала. В труде ученого XVIII века рассказывается о выходе пемзы на реке Озерной. Хорошо было известно и то, что запасы минерала там мизерные и промышленного значения не имеют. НИС АКО неожиданно оценила залежи пемзы на Озерной в миллиарды кубометров. И вновь дирекции никто не подсказал бесперспективность разработки месторождения, хотя знали об этом многие, в том числе научный сотрудник НИСа АКО П.Т. Новограбленов. Руководство Камчатского Акционерного Общества легко согласилось на новую авантюру. В навигацию 1931 года АКО спланировало для вывоза пемзы во Владивосток несколько пароходов. Весной того же года приступили к добыче минерала, но уже спустя несколько дней прекратили на "месторождении" всякие работы. Пемза залегала узким слоем, не пригодным для промышленной разработки.
Результаты большинства геологических экспедиций, организованных АКО, не обрабатывались, их материалы складывались мертвым грузом на полках НИСа. Ими интересовались немногие. Среди тех, кто заглядывал в них, неизменно значился и П.Т. Новограбленов. Он даже показания В.К. Варпе, касающиеся поиска полезных ископаемых, давал, основываясь на материалах НИСа, которые регулярно заносил в специальные тетради и блокноты.
Прокопий Трифонович демонстрировал необычайную осведомленность по всем отраслям камчатской экономики. Он много рассказывал о несуразностях, творившихся в аграрном секторе.
Места для создания совхозов выбирались, где почвенно-климатические условия не позволяли развернуть продуктивное сельскохозяйственное производство. Низкая культура землепользования, при том, что на Камчатке работали специалисты-агрономы, не позволяла получать даже средние урожаи овощных и зерновых культур.
Полным провалом завершилось строительство Анадырского мясного и замшевого комбината, в качестве сырьевой базы ориентированного на оленеводство. Место для предприятия выбрали крайне неудачное - в районе, лишенном постоянных источников пресной воды и удаленном от массового выпаса скота. Закупка оленей практически не производилась. Некий Ильин, отнесенный следствием к членам организации, которому поручили заготовку скота, как сказано в материалах дела, "только уговорился о покупке оленей с кулаками-туземцами, выдавая им в качестве залога промтовары, а в АКО доносил, что закуплено столько-то тысяч голов, но временно оставлено в табунах". С отъездом Ильина в неизвестном направлении Анадырский комбинат, не получив ни одного оленя, не смог приступить к выпуску продукции.
Полным беспорядком характеризовалась поставка товаров и продовольствия из портов Приморья на полуостров. На складах и в пути следования грузы обезличивались, их плохо упаковывали, что вело к порче товаров и продовольствия, а также создавало предпосылки для массовых хищений. Ящики и тюки в трюмы пароходов намеренно закладывались таким образом, что предназначенные для Петропавловска грузы складировались внизу, а для населенных пунктов побережья - сверху. Но суда шли вначале в административный центр области и только затем - на периферию. Неправильная загрузка пароходов приводила к увеличению простоев судов, к дополнительным перевалкам товаров, доводя ситуацию до полного хаоса.
Часто грузы, предназначенные для нескольких населенных пунктов, оставляли в одном месте. Так, миллионы граммофонных иголок скопились в Гижиге, невероятное количество полотенец - в Тигиле, громадная партия муки-крупчатки - в бухте Наталии, где ее местному населению хватило бы на 20 лет. И это при том, что в Советском Союзе, как уже знает читатель, свирепствовал голод. В Петропавловск-Камчатский завозили плиточный чай и другие товары, крайне необходимые аборигенному населению, а в национальные поселки - байховый чай, который коренные жители не пили, шелковые чулки, духи…
В населенных пунктах, расположенных в долине реки Камчатки, вообще был искусственно создан товарный голод. Грузы для поселков в достаточном количестве доставлялись в Усть-Камчатск, но значительная часть их здесь так и оседала. Объяснялось это тем, что выше по реке грузы нечем доставить. Катеров, дескать, нет. Для нормализации положения с завозом специально были закуплены плавсредства. Но в 1932 году, в самый разгар речной навигации, при наличии громадного количества грузов все без исключения новые катера отправили в ремонт. И товары опять не пришли в поселки.
Часто грузы хранили под открытым небом. Склады строились убогие, такие, что первый же, вовсе не редкий для Камчатки ураганный ветер, разрушал их.
Практически сразу же после установления советской власти на Камчатке стали предприниматься меры по привлечению на полуостров населения из центральных регионов страны. На эти цели выделялись и государством, и АКО немалые средства, но и к 1933 году процесс колонизации, так тогда называлось переселение, не принес серьезных результатов. Рабочих рук не хватало. На время путины приходилось завозить сезонных рабочих. Следствие попыталось доказать, что члены "Автономной Камчатки" сознательно сдерживали процесс колонизации, создавая для переселенцев невыносимые условия жизни.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

«Пограничник Северо-Востока» № 36 от 10 сентября 2008 года, полковник Владимир Слабука

"Автономная камчатка" - суровая реальность или грандиозная мистификация?
Вначале переселенцы подолгу ждали во Владивостоке пароходов в помещениях, не приспособленных для проживания, донельзя загаженных, кишащих крысами, вшами и клопами. Кормили людей крайне скудно, многие голодали и болели. В пути следования для вербованных создавались еще более невыносимые условия. На некоторых пароходах такого рода пассажиров за все время перехода от Владивостока до Петропавловска кормили не более трех раз. Хотя средства выделялись для двухразового ежедневного питания.
Не лучшие условия ожидали переселенцев и на Камчатке. По прибытии на полуостров вербованных расселяли по палаткам. За их брезентовыми "стенами" большинству переселенцев приходилось коротать свирепую и долгую северную зиму. Распределением кадров в АКО никто серьезно не занимался. Плотников направляли на промыслы, а рыбаков Азовского моря - на стройки. Люди, впервые увидевшие море, отказывались садиться в лодки, идущие на промысел. Им казалось, что среди волн их ждет неминуемая смерть. Практически все переселенцы возвращались на материк раньше срока, оговоренного в контракте, что вполне устраивало коренных жителей, мечтавших об автономизации Камчатки.
Я не перечислил и десятой части фактов так называемого "вредительства", которые содержат материалы уголовного дела. Сегодня трудно установить, что из этого списка явилось результатом злой воли, а что - плодом расхлябанности, бесхозяйственности и просто глупости. На мой взгляд, имело место и то, и другое, и третье. Трудно поверить в то, что через десять лет после установления советской власти на полуострове перевелись все ее противники.
Читателя, конечно же, интересует, как же конкретно, в интерпретации следствия, велось вредительство. В показаниях П.Т. Новограбленова, других арестованных по делу "Автономной Камчатки" об этом говорится много. Я вынужден прибегнуть к еще одной пространной цитате. Это выдержка из письменных показаний Прокопия Трифоновича, данных им 30 апреля 1933 года. В них идет речь о встречах Новограбленова в ходе его летней, 1932 года, экспедиции на территорию компактного проживания эвенов:
"В Ключах при поездке туда и обратно виделся с Евг. Машихиным, Илло, геологом Кулаковым, Максимовичем; Машихин у себя на квартире говорил о своей дружине, называя ее численность до 75 человек актива; говорил о колхозе, дела которого идут на развал стараниями председателя колхоза Штенникова (об этом мне говорил и Брагин в Устье (имеется в виду Усть-Камчатск - авт. ). Илло плакался, что все его иены и доллары ГПУ забрали: "я не мог их надуть, они посадили меня раз и забрали только часть, но потом, как дьяволы, разнюхали и забрали все". Он плакал буквально пьяными слезами у себя дома, где меня его жена угощала репой. Все ли забрали, я сомневаюсь, уж слишком старательно уговаривал меня Илло поверить ему. Я говорил ему, чтобы он меньше пил и не болтал ничего лишнего про Брагина и Машихина и про организацию, а про деньги бы забыл, обещая ему, что он их заработает после переворота…
Максимовича (Максимович Иван Васильевич - инженер, строивший дерево-обрабатывающий комбинат в Ключах - авт.) я видел только в сентябре у него на квартире и в кабинете правления комбината, когда мог говорить о его вредительстве и дать ему установки организации. В июне я не мог поговорить с ним, он был на работе где-то, я сам спешил к новым вулканам. Максимович показал мне комбинат: цехи все еще строятся, монтажные работы затягиваются, нужные части, он признался, удачно утоплены, но не выписываются, т.к. он заверил дирекцию, что он их поднимет со дна Камчатского залива, отлично зная, и я ему повторил, что рельеф дна не позволит ни найти их, ни поднять. Цель была задерживать пуск комбината. "Сушильня" удачно упала после того, как её построили, нелепая, совершенно ненужная пожарная башня дает крен, так что пришлось воспретить на неё подниматься. Постройку барка СТК - "самоходное тихоходное корыто" (как расшифровали инициалы Снабж. Трансп. Конторы по долине), ремонт катеров он задерживает, как только можно. Я заметил Максимовичу, что его задержка постройки ламутской школы очень бросается в глаза и надо что-нибудь сделать, чтобы сгладить неприятное впечатление. Он ругался, что его люди пересолили, обещая прислать к ламутам плотников, но материалы (гвозди, стекло и железо) задерживать. Он заверил меня, что меры к задержке заброски продовольствия и фуража в долину им приняты - горючее Хватовский задержал, а катера почти все находятся в Ключах в ремонте.
В Козыревске я застал врача Сарыгина и агронома Капачелли, членов организации, которые были в командировке. В начале июля Сарыгин со смехом рассказывал мне днем, а вечером врач Бурмин (не член организации) подтвердил, что в Козыревск прислали ящики с медикаментами, в которых Окрздрав, по заданию Сарыгина, врачебного инспектора, прислал в Козыревск несколько тысяч гондонов и лошадиную сбрую, и хомуты вместо лекарства. Сарыгин много смеялся у меня в палатке в присутствии Капачелли своей "шутке", как он назвал эту гнусную проделку. Капачелли выполнял задание организации и ехал по долине, чтобы показать колхозникам, что у них ничего не будет получаться при советской системе…
У ламут я встретил двух кулаков: Нанаконова и Инданова, которые являлись начальниками дружин… Иона Нанаконов говорил, что его большой табун уже уничтожен как доктором Домашевичем, который был у него в табуне возле Алнея, так и им самим. Инданов смеялся, что он тоже кончил свой большой табун, что у него осталось, вместо тысячи, только 2 сотни… Я инструктировал этих кулаков, чтобы они агитировали против советской власти среди ламутов, оленей скрывали в горах, но по возможности берегли от уничтожения, т.к. олени нам нужны самим" (стилистика, орфография и пунктуация документа оставлены без изменения - авт.).
Подобные показания изложены на десятках страниц самим П.Т. Новограбленовым и на сотнях - другими арестованными. Чтобы все это выдумать, нужно кому-то, или следователю, или подследственным, обладать даром хорошего романиста.
Лично мне организация "Автономная Камчатка" очень напоминает старичков из романа Ильфа и Петрова "Золотой теленок", которые регулярно собирались на бульварах и судачили о том, что пора бы придать Черноморску статус свободного города. Нечто подобное происходило в Петропавловске и других населенных пунктах полуострова в конце двадцатых - начале тридцатых годов прошлого века. Собирались люди, хорошо знавшие друг друга, и, вздыхая о прошедших временах, надеялись, что скоро придут японцы и "они-то порядок наведут". А в ожидании иностранного нашествия те, кого объединили в рамках уголовного дела "Автономная Камчатка", гадили новой власти, где только могли. Мне представляется достаточно гипотетичным возможность существования стройной организационной структуры "АК". Члены так называемого руководства "Автономной Камчатки" хорошо знали друг друга, частенько собирались вместе. Но, скорее всего, главная цель таких междусобойчиков состояла в том, чтобы "выпить и закусить", а уж потом поговорить о делах насущных.
Но между литературными старичками и реальными жителями Камчатки дистанция огромного размера. Про связи первых с иностранными разведками Ильф и Петров ничего не упоминают. А вот что касается, во всяком случая, части граждан, арестованных по делу "Автономной Камчатки", то я бы не взял на себя смелости отрицать их контакты с японскими спецслужбами.
В июне 1933 года почти всех арестованных по делу об "Автономной Камчатке" перевели в Хабаровск. Там допросы продолжались. Всякая новая фамилия, названная в ходе следствия, оборачивалась очередными арестами на полуострове. П.П. Заруцкого доставили в Хабаровск с одной из последних партий. Благодаря его письму, которое Павел Петрович каким-то чудом сумел с берегов Амура передать на Камчатку, мы располагаем сведениями, что называется, из первых рук, о том, как проходил заключительный этап следствия, о бытовых условиях арестованных и о том, как сами арестованные относились к возможности существования контрреволюционной организации.
П.П. Заруцкий писал Надежде Ивановне Глаголевской, жене арестованного по делу об "Автономной Камчатке" Василия Евгеньевича Глаголевского, приговоренного тройкой к высшей мере социальной защиты. С Глаголевским Павла Петровича связывали совместная служба гардемаринами у Колчака и учеба в Ноксовской офицерской школе на острове Русском под Владивостоком. Их обвинили в том, что они являлись военными советниками "АК". Но мне кажется, что с ними решили разделаться как с представителями бывшего эксплуататорского класса, чуждыми социальными элементами. Заруцкий - потомственный польский дворянин, Глаголевский - сын читинского лесничего.
Меня поразило письмо Заруцкого. Он уже догадывался об участи, уготованной им следствием, но в его словах нет истерики, хотя отчаяние все-таки прорывается в последних строках. Я не знаю, как Павел Петрович встретил смертный приговор. Известно только, что виновным он себя не признал и не назвал следствию ни одной фамилии. Вот выдержки из письма Заруцкого:
"Несколько слов об одиночке. Как показывает само название, она предназначена для одного человека, совершившего тяжелое преступление, но в настоящее время, когда "квартирный кризис" особенно остро коснулся тюрем, в одиночках помещают по 5-8-10 и больше человек, так что не только ходить негде, бывает, и лечь. В нашей одиночке размером 3 на 5 шагов помещались восемь человек. Температура в камере доходила до 35-40 градусов, сидели все время раздетые донага, обмахиваясь импровизированными веерами. Ночью одолевали клопы…
5 августа около 5 часов меня вызвали с вещами и посадили в "воронок". "Воронок" - достопримечательность ПП ОГПУ - это совершенно закрытый автомобиль с небольшим отверстием вперед, к шоферу, и назад, к охране, в котором возят из изолятора в ПП и в котором также вывозят и на расстрел. Благодаря последнему обстоятельству он пользуется очень дурной славой среди заключенных, поэтому попасть на него после 4 часов, когда на допрос, обыкновенно, не вызывают, не совсем приятно.
Хотя в ПП и режим гораздо жестче, зато бытовые условия лучше: камера больше и чище, полы моются ежедневно, не так тесно, и есть возможность бороться с клопами. Хлеба дают меньше (всего 450 граммов в сутки), но суп в 12 часов гораздо лучше и в 6 часов дают кашу… Да изредка давали сахар и махорку…
Хабаровское ПП ОГПУ придумало особый способ доказательств: среди арестованных имеется десяток-полтора лиц (в их числе Прокопий, Иван и Василий Новограбленовы, особенно первый, Матулис, профессор Огородников, Кирилюк, Корниенко, Коршунов, Корякин, Абе и еще ряд подлецов), которых оно заставило разными способами (кого уговорами, а кого и угрозами) признать существование этой организации и их в ней участие. С теми, на кого ни уговоры, ни угрозы не действуют, делают очную ставку с двумя или тремя из перечисленных лиц, последние показывают, что вы состояли в организации, участвовали на их заседаниях…
Лично у меня были очные ставки с Коршуновым, Абе и Кирилюком: все они показывают, что я состоял членом организации. Нагло врут мерзавцы, но им "верят". Называл я их на очной ставке и мерзавцами, и другими "лестными" эпитетами…
Тройка же судит заочно, следователь, который ведет наше дело, на Тройке докладывает, и Тройка выносит решение. Обыкновенно дают 3, 5, 10 лет и высшую меру наказания. Первые три наказания окончательные и обжалованию не подлежат, не подлежит обжалованию и последняя мера наказания, т.е. расстрел, но она требует санкции Москвы, и обыкновенно утверждения или замены приговора, вынесенного Тройкой, приходится ждать 2-3 месяца, а то и больше…
А действительность довольно мрачная. Какая-то сплошная средневековщина. Я сам никогда не поверил бы тому, что делается, если бы сам этого не испытал".
На рассмотрение Тройки Полномочного Представительства ОГПУ по Дальневосточному краю следователи вынесли обвинительное заключение на 150 человек, записанных в члены "диверсионно-повстанческой и шпионско-вредительской контрреволюционной организации "Автономная Камчатка". Расстрельных приговоров вынесли много. Аресты по "АК" продолжались до середины 1934 года, хотя и без прежнего размаха.
К новым уголовным делам, которые присылались из Петропавловска-Камчатского в Хабаровск, стали подходить с большей требовательностью, нежели раньше.
На упоминавшемся мной совещании начальников особых отделов Казаков помощник начальника ОО УГБ УНКВД ДВК, выступая, этой теме уделил много внимания:
"В августе… мы получили от Камчатского облуправления НКВД несколько групповых следственных дел на "хвосты" ранее ликвидированной … "АК". По этим делам был установлен нами ряд серьезных упущений, о чём мы указали Камчатке…
1) Оставшиеся связи организации и члены её арестовывались без предварительной агентурной разработки, лишь на основе общих показаний ранее репрессированных членов организации.
2) Глубокой следственной проработки вновь изъятых не было. Все дело сводилось к тому, что прикладывали выписки из показаний ранее изъятых членов организации (иногда со слов третьих лиц) и таким образом оформляли "дело", не производя даже необходимых очных ставок.
3) Отсутствовали вовсе ордера на аресты и обыски обвиняемых.
4) Отсутствовали вовсе протоколы обысков и анкеты обвиняемых.
5) Обвинение предъявлялось арестованным через 3 1/3 месяца после ареста.
6) На целом ряде протоколов допросов отсутствовали подписи обвиняемых, расписывался лишь уполномоченный, допрашивавший арестованных.
7) В некоторых делах часть листов в протоколах допросов обвиняемыми подписаны, часть вовсе не подписаны, а допрашивавший уполномоченный вовсе не расписывался…
… Совершенно естественно, что эти дела мы не могли направить в суд или трибунал".
Хочу заметить, что подобные ошибки мне встречались и в материалах следственных дел, которые оформлял В.К. Варпа. В этой связи не могу исключить, что именно его "опыт" взяли на вооружение камчатские сотрудники НКВД. К счастью, их быстро поправили.
Остается добавить, что Владимир Карлович Варпа, один из главных вершителей судеб людей, проходивших по делу об "Автономной Камчатке", вскоре будет уволен из органов государственной безопасности. Он переедет в столицу, начнет трудиться экономистом в Наркомате лесной промышленности. Сотрудники НКВД арестуют его в Знаменском переулке, где он проживал в Москве в конце 1937 года. В.К. Варпе предъявят почти те же обвинения, которые он выдвигал против "камчатских автономистов", - шпионаж и диверсионная деятельность. Расстреляют Владимира Карловича 14 апреля 1938 года. На следующий день исполнилось ровно пять лет с момента проведения В.К. Варпой первого допроса П.Т. Новограбленова. И к этому моменту в живых не осталось ни того, ни другого.
Жестокий век, жестокие сердца…