Глава 9 - Мореход трагической судьбы
- Подробности
- Опубликовано: 08.02.2017 09:11
- Просмотров: 2856
Грандиозная Вторая экспедиция под началам Витуса Беринга просто поглотила не менее важную по замыслу экспедицию на Северо–Восток под руководством Афанасия Федоровича Шестакова. Поэтому дела экспедиции Шестакова были быстро забыты и по сей день недостаточно изучены. Мы и сейчас не знаем полного имени даже одного из значимых деятелей этой экспедиции, подштурмана Ивана Федорова. Его родословную и дату рождения также пока не удалось установить.
9 июня 1727 г. Морское ведомство выслало в Сенат с «надлежащими» инструментами подштурмана Ивана Федорова для участия в экспедиции под началом казачьего головы Якутского полка Афанасия Шестакова. В Тобольской губернской канцелярии Иван Федоров получил различные штурманские и шкиперские материалы, в том числе, 150 аршин холста, 160 фунтов парусных нитей, 50 игл парусных.
Итак, получив «штурманские припасы: пелькомпас, большую зрительскую трубу, получасовую склянку, четыре ординарных компаса да полстопы писчей бумаги», Иван Федоров с окладом 7 рублей в месяц изготовился в дальний поход. Казачий голова, зная, каким мытарствам в пути будут подвергнуты люди, отписал в Сенат свои соображения; где недовольно замечал о Федорове: «А подштюрман болен».
Что толкнуло больного Ивана Федорова в столь тяжкий путь? Почему он не отказался в Адмиралтейств–коллегии? Это одна из загадок для исследователей его жизни. Тем не менее, в первых числах августа экспедиция двинулась в путь, пополняясь до самого Якутска.
3 июля 1729 года штурман Якоб Генс и подштурман Иван Федоров составили перечень необходимых штурманских и шкиперских материалов и инструментов для одного морского судна, а 22 июля представили на съезжий двор Якутской воеводской канцелярии расчет на потребное количество им подвод под грузы. В августе с отрядом служилых мореходы вышли из Якутска в Охотск. В 1730 году подштурман Иван Фёдоров принял бот «Восточный Гавриил». 18 сентября 1730 года боты «Святой Гавриил» под командой Я.Генса и «Восточный Гавриил» Ивана Федорова изготовились к отплытию. В этот день штурманский дневник Федорова заполнялся дважды. Вначале о том, что казак Иван Зуев, не получивший сполна жалованье за 1730 год, не хотел «в партии служить» и «учинил при отвале немалое возмущение, чтоб всю партию остановить», объявил на Генса и Федорова «слово и дело». Отход судов задержался и отплыли лишь после того, как под конвоем в оковах казака Зуева отправили в Якутскую канцелярию. Предчувствия Ивана Федорова из–за неудачного отхода в путь оправдались. Когда бот «Восточный Гавриил» приблизился к Камчатке неподалеку от устья р. Кыгчик, налетевшая буря отнесла судно в море и, растрепав на волне, выбросила на берег 4 октября в 30 верстах севернее устья р.Большой. Выбравшись на косу, команда переносила с корабля припасы и снасти.
Тревожные донесения явно растерявшегося подштурмана И.Федорова следуют одно за другим. «Кормов нет, служивые просятся в острог». Ухудшилось положение тем, что сбежали десять проводников, бывшие на судне. Донесения Федорова служилый А.Мошков все же доставил в Большерецк и оттуда принес указ от Генса: судно поднять из воды «повыше», просушить пеньку, вблизи построить юрту, куда сложить все припасы, оставить караул, после чего прибыть в острог. Болезнь подштурмана все больше давала о себе знать, и Федоров перебрался с берега в ближайший ительменский острожек. Оттуда просил Генса «учинить вспоможение», а также выделить ему в Большерецке «покойную фатеру». 19 октября он сообщил Генсу о бегстве двух служилых и о том, что А.Назаров «крычал на меня необычно», П.Колокольников и остальные служилые люди «в работе ослушны и бранят меня матерно в глаза». Из этого явствует, что в сложной ситуации Иван Федоров не смог справиться с подчиненными, и причиной этому могли служить либо его усиливающаяся болезнь, либо отсутствие у него командирских навыков и твердого характера. Лишь в ноябре, оставив шесть служилых у разбитого судна в карауле, Федоров с командой в 19 человек (было 30) добрался до Большерецка, где началась тяжелая зимовка отрядов экспедиции. Тут на Камчатке, подготовка к будущему летнему походу велась уже с осени.
В октябре 22 казака под командой Федора Паранчина изготовились в поход до Нижнекамчатского острога. Отряд посылался туда «для исправления в партию тамошних нужд и для осмотру оставших от капитана Беринга судовых снастей и для приуготовления лиственишной серы на смолу». Им ставилась четкая задача: к весне каждый человек должен заготовить по два пуда «серы лиственишной на смолу», и к 1 июля 1731 года явиться в устье реки Камчатки. Также Паранчину предстояло взять под свою команду казаков, оставленных в Нижнекамчатском остроге И.Шестаковым, и «иметь смотрение, чтоб служилые люди не пьянствовали, також в зернь и карты не играли и между собой никаких сваров не чинили б». К весне 1731 года болезнь у Ивана Федорова усилилась, 12 марта он докладывал Генсу: «заскорбел тяжко ногою правою, что не токмо ходить, но и с места сам собою встать не могу».
23 июня 1731 года бот «Святой Гавриил» со служилыми на борту вышел, чтоб идти в Анадырский острог на помощь капитану Павлуцкому. 9 июля они вошли в устье реки Камчатки, чтобы забрать на борт служилых отряда Паранчина из Нижнёкамчатского острога и оставшуюся, от экспедиции Беринга ржаную муку, да пополнить запасы рыбы к плаванию. Перед отплытием из устья реки Камчатки 20 июля Иван Федоров сообщил Генсу о том, что в течение четырех месяцев он совершенно не владеет правой ногой и «в морском тракте в такой скорби от морского воздуху весьма трудно и действовать не могу». Подштурман просил оставить его в Нижнекамчатском остроге и уведомить приказчика, чтобы ему выдали, квартиру. Кроме того, потребовал оставить ему 10 пудов ржаной муки: «понеже я имеюсь в убожестве и не принять бы мне в такой скорби гладу». Но в тот же день разразилось восстание ительменов, под предводительством Голгоча и Харчина, и судно не вышло в море, а служилые спешились для подавления бунта. Больной Иван Федоров, оставленный без внимания, так как все были заняты бунтом, провел лето и осень на судне, подавленный беспомощностью и злясь на выпавшую судьбу. Нельзя без чувства жалости читать его обращение к Генсу за помощью: «А ныне приходит студеное зимнее время, в такой стужи, и в болезни своей без теплого покою и без фатеры терпеть не могу, отчего наипаче болезни моей вред чинитца». В заключение просил Федоров выдать полпуда соли для засолки рыбы на зиму, чтобы «с гладу не помереть», и определить ему квартиру на берегу. Ближе к зиме снова писал Генсу, умоляя его не оставлять без провианта и соли: «...ныне ты меня моришь напрасно, студеным зимним временем и гладом на боту «Гаврииле», отчего я весьма стражду…, понеже и мне по регламенту определяетца полторы порции, равная с тобою, ...и рыбного корму» на зиму.
Отрядам служилых пришлось лето и осень воевать, а заготавливать пропитание на экспедицию было почти некому. Поэтому зима 1731–32 г.г. для них оказалась наиболее голодной. Здоровье больного Ивана Федорова все ухудшалось, и 11 февраля 1731 года капитан Павлуцкий указом из Анадырского острога отстраняет Генса и Федорова от руководства отрядом, передав власть геодезисту Михаилу Гвоздеву. И тут же указывает на обязательный выход в поход в лето 1732 года.
Весну и часть лета команда под руководством уже Гвоздева готовится к походу, и 23 июля бот «Святой Гавриил» вышел в поход, направляясь к Чукотскому носу. Согласно указа Павлуцкого в поход был взят больной подштурман Иван Федоров с большой язвой на ноге. Из ранее приведенных документов просматривалась явная усталость и утомление Федорова болезнью, полуголодным существованием, и крайнее нежелание в таком состоянии идти в поход. Что же побудило его не отказаться от плавания, когда болезнь обострилась? Пребывание в теплой каюте с выдаваемым «прокормом», конечно, является большим благом, чем остаться на берегу баз квартиры, тепла, помощи и даже сочувствия огрубевших в суровой службе казаков. Это – или отчаянная попытка вознестись духовно над слабостью тела и удовлетворить стремление души, утоляя жажду мечтаний о дальних походах к неведомым землям, либо просто вспышка упрямого самолюбия, чтобы уйти от унижений в просьбах и хоть сколько–то опять побыть в первых на судне, «в чести».
Нам остается лишь догадываться, изучая документы, где сохранились хоть какие–то факты. Конечно, болезнь сделала Федорова раздражительным, немощным, а часто и беспомощным, отчего свои штурманские обязанности в полную меру он, явно, не исполнял. Тем более, что с 7 августа в плавании Иван Федоров уже не вставал с постели. Разногласия между Иваном Федоровым и фактическим начальником похода Михаилом Гвоздевым пошли с первого дня плавания. Так, Иван Федоров в течение двух суток не допускал Гвоздева к судовому журналу, который за это время не заполнялся. Кроме того, по докладу Гвоздева, о ведении Федоровым журнала говорится: «Многих его вахт внесено не было и не имеетца». Много разногласий меж ними было и во время плавания, когда они открыли острова в Беринговом проливе и Большую землю, которую Михаил Гвоздев назвал «землица Кыгмальская», так как чукчи поясняли, что напротив Чукотского носа есть земля Кыгмылат, то есть страна эскимосов. Иван Федоров уверял Гвоздева и экипаж, что это остров только Большой. Тем не менее, они постояли у открытой земли, дожидаясь погоды чтобы высадиться, но во время вахты Федорова он дал команду «поднять якоря и идти на юг вдоль земли». Не знали мореходы, что ими открыта Северо–Западная часть Америки. Сильный ветер, дувший с материка, и крутое волнение так и не дали возможности высадиться на берег. Из–за «скудости кормов и великою течью бота» они вернулись в сентябре в устье реки Камчатки.
Это с таким трудом организованное плавание оказалось главным во всей экспедиции к тому времени уже покойного Афанасия Шестакова. Иван Федоров впервые определил местоположение обоих берегов Берингова пролива, один из которых явился частью западного берега Америки. Произошло это на 9 лет раньше открытий, сделанных экспедицией Беринга.
После похода изможденного болезнью подштурмана Федорова снесли на берег и вокоре определили на жилье в разоренный бунтом Нижнекамчатский острог, где из обгоревших бревен казаки собрали себе несколько изб.
10 ноября 1733 года геодезист Гвоздев отправил ему письмо, в котором предлагал «обще» журнал и ландкарту «в каких местах были и что видели исправить». Однако, Иван Федоров «не допустил» Гвоздева и гордо заявил, что помощи от сухопутца ему не требуется и посоветовал Гвоздеву «отправлять свое дело собою и сочинять ландкарты как надлежит». По всей видимости Федоров глубоко переживал свою беспомощность и то, что Павлуцкий не его, моряка, а сухопутца Гвоздева определил старшим в морском походе.
12 декабря 1732 г. М.Гвоздев с нарочным Иваном Солдатовым выслал в Анадырский острог капитану Павлуцкому подробное донесение о походе, но капитан в это время уже уехал из Анадырска. Судьба этого донесения до сих пор не известна.
Между тем, долгожеланная «фатера» облегчение больному Ивану Федорову не принесла, а наоборот, последние месяцы жизни подштурмана на квартире казака–дебошира Ивана Карташевцева были особенно мрачными. В написанном за неделю до смерти письме Федорова к Якобу Генсу он сообщал о выпавших на его долю невзгодах. Хозяин избы по каким–то причинам невзлюбил Ивана Федорова, часто бранил его, пытался силой «изгонять с фатеры долой». 11 ноября хозяин в присутствии матроса Леонтия Петрова «бил меня больного и увечил, – писал подштурман, – и весьма больно повредил мою больную ногу и расшиб до крови». С 9 января не давал дров топить квартиру. 23 января в часовне при свидетелях «похвалялся смертным убивством». 27 января пытался взломать потолок и вновь угрожал: «Я–де с задору теперь семь лис пропью, а тебя прибью». В конце концов этот изувер осквернил бочку с рыбой, основное пропитание в то время, купленное Федоровым за три лисицы. Тяжело больной, затравленный хозяином жилья, Иван Федоров не вынес последних ударов судьбы и 11 февраля 1733 года скончался. Похоронен был на кладбище Нижнекамчатского острога (ныне г. Ключи).
Через пять месяцев после смерти подштурмана Федорова, Михаил Гвоздев 22 июня 1733 года отправил в Охотск рапорт и приложил к нему судовой журнал. Но и это известие о плавании и открытии новых земель бесследно исчезло в Охотске. Такое положение с донесениями не позволило в должной мере и своевременно оценить значимость и результативность как этого плавания, так и всей Шестаковской экспедиции на Северо–Восток.
Все бы так и кануло, растворилось в неконкретности открытий, сделанных плаванием 1732 года, если бы подштурман Иван Федоров не имел у себя еще один список журнала, который он вел для себя, для «собственной своей памяти». Эта копия журнала каким–то образом в конце 1730–х годов попала в руки рудознатца Симеона Гардеболя, а от него к помощнику Беринга Мартыну Шпанбергу в 1743 году. В том же году по этому журналу с участием Михаила Гвоздева была составлена карта плавания и открытий. Но славу первооткрывателей западных берегов Америки уже перехватила экспедиция Беринга во время плавания до берегов Нового Света в 1741 году.
До сих пор не оцененный по достоинству предан забвению мореход трагической судьбы подштурман Иван Федоров. Имя этого человека должно быть в ряду открывателей, делавших первые, самые трудные шаги, на пути становления России как тихоокеанской державы.