Хроника героической обороны Петропавловского порта
- Подробности
- Опубликовано: 20.10.2024 21:16
- Просмотров: 868
Сергей Михайлович Боровков, член Союза журналистов СССР и Российской Федерации, много лет проработал на Камчатке в газетах «Камчатский комсомолец» и «Камчатская правда». Многим нашим землякам он более известен, как музыкант, автор многих песен, как бард.
Многие годы Сергея Михайловича не отпускает тема героической обороны Петропавловского порта и люди, оборонявшие наш Петропавловск-Камчатский.
За эти годы он подготовил несколько версий пьес для спектаклей и сценариев для кино. Но, как водится, в нашей нынешней жизни, предпочтение отдавалось либо маститым авторам, либо проходимцам всех мастей, в чем мы совершенно недавно смогли убедиться на совершенно провальном спектакле «Памятник «Славы», автор сценария которого позволил себе публично усомниться и в героике обороны, и в героизме людей, защищавших наш город.
И сегодня мы выносим на суд камчатской (и не только) общественности одно из произведений Сергея Михайловича Боровкова. И надеемся на ваши, уважаемые и дорогие, камчатцы, отклики, обсуждения, здоровую критику и поддержку автора.
* * *
Сергей БОРОВКОВ
Семь дней Обороны (Беседы наяву и во сне)
(пьеса в 2-х действиях)
В пьесе описываются реальные исторические события на Камчатке, когда в ходе Крымской войны малочисленный гарнизон и жители Петропавловска отбили нападение англо-французской эскадры в августе 1854 года.
Действие происходит в 1854-55 годах в Петропавловском порту и в начале 1880-х годов в Малороссии, в усадьбе супругов Завойко.
Действующие лица:
Василий Степанович Завойко – начальник Петропавловского порта, военный губернатор Камчатки
Юлия Георгиевна Завойко – его супруга
Иван Николаевич Изыльметьев – командир фрегата «Аврора»
Дмитрий Максутов – лейтенант, командир 2-й батареи
Александр Максутов – его брат, лейтенант, командир 3-й «Смертельной» батареи
Пуант – адмирал, командующий французской эскадрой
Прайс – адмирал, командующий объединенной эскадрой
Николай I – император
Константин – его сын, великий князь
Попов – мичман, командир 4-й батареи
Лефебр – французский лейтенант
Николсон – капитан английского фрегата «Пик»
Арбузов – капитан 1 ранга
Афанасий – местный житель
Ниловна – няня семьи Завойко
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
В центре сцены - гостиная в усадьбе Завойко. Открыты застеклённая дверь в сад и окно, из которого видны яблоневые деревья.
Мебель старая, но вполне крепкая. На стенах – несколько картин в скромных рамах: фрегат на морской волне, пейзажи, портреты.
У окна в кресле сидит Завойко – седовласый мужчина лет 70 с окладистой бородой, в коротком стёганом халате, из-под которого видны флотские брюки с адмиральскими лампасами.
В таком же кресле у большого стола – Юлия, хрупкая женщина лет 60, вяжет длинный толстый шарф.
ЗАВОЙКО (глядит в окно). Как соловьи-то нынче заливаются…
ЮЛИЯ (не поднимает глаз от вязания). Соловьи в Малороссии всегда такие, заслушаешься. Да и яблоки в этом году – просто прелесть! Чувствуешь, какой густой аромат?
ЗАВОЙКО. Да-а… А на Камчатке – ни тебе соловьёв, ни тебе яблок…
Юлия перестаёт вязать, смотрит на супруга.
ЮЛИЯ. Василий, ты уж сколько лет на пенсии, а всё моря-океаны тебе грезятся.
ЗАВОЙКО. Да разве такое забывается, душа моя? Я порой до утра заснуть не могу – то сопки видятся, то берега Амура, то коралловые острова.
ЮЛИЯ. И сражения, наверное, тоже…
Юлия смотрит в окно, долго молчит.
ЮЛИЯ. Жорочка, сынок наш, упокой Господь его душу, очень любил, когда ты рассказывал про битву при Наварино. И не мог поверить, что ты был такой молодой, а тебе награду за геройство дали.
Завойко тоже смотрит в окно.
ЗАВОЙКО (декламирует нараспев). …И юный мичман осьмнадцати годков… (встаёт, прохаживается по гостиной) Все выстрелы как сей момент чувствую. Такие флотоводцы рядом были! Лазарев, Нахимов, Корнилов… Сколько потом ни служил на флоте, такого порыва, вдохновения, такого желания идти до конца не было.
ЮЛИЯ (с удивлением). А Камчатка?
ЗАВОЙКО. Камчатка, Юлечка, это особая статья. Там ведь не морское сражение было, а береговая оборона супротив нападения неприятельской эскадры.
ЮЛИЯ (с доброй иронией). Что-то ты, Василий, как-то по-книжному, по уставу флотскому заговорил.
ЗАВОЙКО (садится в кресло). Камчатка… Это было больше, чем сражение. Целый кусок жизни – с семьёй, товарищами моими. И никто не мог за нас решить, что надлежит делать. Ошибёмся, и никто уже не исправит, не вернёт людские жизни.
ЮЛИЯ (продолжает вязать). Недаром же говорят – Бог троицу любит. Испытывала тебя судьба несколько раз, прежде чем доверить этот край.
ЗАВОЙКО. И то верно, душа моя. Два кругосветных вояжа были у меня с заходами в Петропавловск. И только на третий раз попал я туда уже губернатором, начальником порта. Хотя – какого там порта! Одно название. Всё пришлось начинать на голом месте. И если б мы там крепко за дело сразу не принялись, взяли бы нас англичане с французами прямо тёпленькими. И кто знает, помогла бы нам «Аврора»…
Завойко встаёт, подходит к одной из картин, где изображён парусный фрегат.
ЗАВОЙКО (кивает на картину). Но всё-таки они нас спасли. Не пробейся тогда Иван Николаевич через весь Великий океан от далёкого перуанского Каллао, может статься, и мы бы с тобой тут не беседовали. А кстати, Юлечка, давно мы не чаёвничали. Не осталось ли в погребах яблочного варенья с прошлого урожая?
Юлия откладывает вязание, встаёт, выходит из гостиной.
Завойко стоит на авансцене, смотрит перед собой. Потом уходит вглубь сцены, садится в кресло.
Медленно гаснет свет.
В центре сцены - в круге света – стоит командир «Авроры» капитан-лейтенант Изыльметьев – среднего роста, слегка полноватый.
ИЗЫЛЬМЕТЬЕВ. Фрегат «Аврора» оторвался от неприятеля в Перу. Несколько месяцев скитаний по Тихому океану – и вот она, спасительная камчатская гавань. Надеялись здесь отдохнуть и подлечиться, потом двигаться дальше. И вдруг – известия о неизбежной войне – уже не с одними лишь турками, а и с европейцами тоже… Тамошний военный губернатор выразился на сей счёт вполне определённо.
Луч света падает на сидящего в кресле Завойко. Он говорит неспешно - словно продолжает свои разговоры с Изыльметьевым четвертьвековой давности.
ЗАВОЙКО. Ещё зимой китобои доставили мне письмо от старинного друга - короля Сандвичевых островов. Но он всё больше передавал мне слухи. А на сей раз… Вы уже, верно, видели на рейде торговый бриг «Ноубль»?
Изыльметьев согласно кивает.
ЗАВОЙКО. Он доставил почту, письмо от американского консула в Гонолулу. Консул пишет весьма осторожно, но сомнений нет: объявлена война. Да ведь вы и сами встречались с англичанами и французами, видели, где гуляет их флот. Так что в скором времени вполне можно ожидать вражеские эскадры и у наших берегов.
Свет над креслом Завойко гаснет.
ИЗЫЛЬМЕТЬЕВ. Знать бы, сколько времени нам отведено… Несколько десятков матросов, да и офицеров, в незавидном состоянии – цинга одолела. Рацион питания весьма скудноват был, пока болтало нас на просторах Пасифики. Хорошо, Василий Степанович быстро сумел организовать лечение больных, местные жители подкормили матросов и офицеров.
Он улыбается своему воспоминанию.
ИЗЫЛЬМЕТЬЕВ. Вы только представьте! Они нас даже парным молоком отпаивали! Завели там стадо коров… Ну, а горячие ключи – просто сказка! От всех болезней, наверное, исцеляют. Так что вскоре экипаж уже занялся подготовкой к обороне порта – переносили пушки с фрегата на берег, копали и укрепляли брустверы. Нельзя на море, так мы на суше будем драться с неприятелем!
Изыльметьев уверенно взмахивает рукой и уходит.
В свете круга появляются два лейтенанта – Александр и Дмитрий Максутовы.
Первый – высокий, стройный, с волевым лицом, острыми, слегка восточными чертами. Второй – пониже ростом, немного полноват, с длинными усами.
Они радостно обнимаются, трижды целуются.
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ. Да-а, брат, не чаял я, что встретимся. Сколько ж мы не виделись?
АЛЕКСАНДР МАКСУТОВ. Почти три года будет. Признаться, думал, ты в Петербурге. Постоянно вспоминал про тебя, пока шли по Тихому океану.
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ. Ты из Перу, я из Японии… А место встречи – Камчатка. Кто бы мог подумать? Но что-то ты не весел, как я погляжу?
АЛЕКСАНДР МАКСУТОВ (мрачно). Не даёт покоя мысль… Зачем мы здесь? Унылая, пустынная земля…
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ (иронично). Ты, брат, ещё и Пушкина припомни: Страна гористая, печальная, влажная… Как это зачем? Да мы с тобой в самый радостный для военного моряка переплёт попали! Дать отпор неприятелю на самом краю России – что может быть прекраснее?
АЛЕКСАНДР МАКСУТОВ. Неужели англичанам есть дело до этого захолустья? Все главные события нынешней войны разворачиваются там (машет рукой), на Чёрном море. Именно там как никогда нужны наши силы, наши штыки, наши орудия.
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ (улыбается). А ты знаешь, Саша, наши с тобой географические соображения ни к чёрту не годятся. Что мы всё – захолустье, край земли… Ты восход здесь видел? Как солнце поднимается из океанских глубин? Да здесь – начало России! И если кто-то намерен войти в эту калитку с недобрыми устремлениями, то мы…
АЛЕКСАНДР МАКСУТОВ. Ах, брат! Тебе бы всё в шутку обратить. Ведёшь себя как мальчишка!
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ. Какие шутки, когда фортуна выкидывает такие коленца! Твоя «Аврора» и мой корвет «Оливуца» с трудом добрались сюда, на Камчатку, можно сказать, обречённые на скучное прозябание и бессмысленную стоянку. Ан нет! Судьбе угодно представить перед нашим лицом грозного неприятеля. И мы дадим ему бой!
АЛЕКСАНДР МАКСУТОВ. Ты полагаешь, нам суждено принять здесь настоящее испытание?
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ. Мы здесь, Саша, чтобы исполнить воинский долг. И поверь: это будет наш с тобой первый настоящий бой, но о нём будут ещё долго вспоминать. И неприятель, и потомки.
Свет гаснет.
Усадьба Завойко. Василий дремлет в кресле. Входит прислуга Ниловна с самоваром, ставит его на стол. Смотрит на спящего адмирала, потом поворачивается к Юлии.
НИЛОВНА. Во сне Василь Степаныч часто с кем-то гутарит… Вот и теперича. Знать, что-то вспоминает…
Она уходит, шаркая ногами.
Юлия нежно смотрит на супруга.
ЮЛИЯ. Наверное, Камчатку… Они все для него до сих пор – как живые.
Она слегка касается плеча Василия.
ЮЛИЯ. Василий, вставай, чай на столе.
Завойко встряхивает головой, прогоняя дрёму, приподнимается, смотрит на супругу.
ЗАВОЙКО. Ах, какой чудесный сон был мне! И Иван Николаевич, и братья эти отважные, князья Максутовы… А потом и жители пришли, говорили мы с ними…
ЮЛИЯ. Я помню, как ты их горячо настраивал. Может, кто из них и думал поначалу в леса податься, пересидеть, да ты очень уж душевно всё изложил. Не захочешь, а в бой побежишь!
Завойко задумывается, потом щёлкает пальцами, поднимает голову, смотрит вдаль, начинает декламировать свою речь. Поначалу спотыкается, припоминая слова, потом говорит всё увереннее.
ЗАВОЙКО. Друзья мои! Мы с вами теперь должны защитить Петропавловск… от непрошенного неприятеля, вторгшегося к нам с войной… У нас мало войск, нет хлеба… и пока не от кого ждать помощи. Если вы встретите врага, то не иначе как с винтовкой в руках… Да и топор, вилы с косой тоже идут в дело! Сделаем для защиты порта всё, что в наших силах, и будем драться до последней капли крови.
ЮЛИЯ. А они тебе – не бывать тому, чтоб англичане и французы захватили порт!
ЗАВОЙКО (продолжает). Мы с вами – последняя надежда России. Выстоим – вспомнят нас потомки добрым словом. А нет… Скажут – плохо воевали.
ЮЛИЯ. А они: Да чего там! Зададим им! Нешто не сдюжим, братцы?
ЗАВОЙКО (воодушевляется, встаёт). Сдюжим, если вместе встанем на защиту порта. Дальше, за Камчаткой, земли русской больше нет. Только океан. Либо мы их прогоним, либо примем смерть. Но сами эту землю им не отдадим.
Он останавливается, переводит сбившееся дыхание.
ЗАВОЙКО. А потом как закричат всей площадью: Умрём, но не сдадимся. Ура-а-а!
Гаснет свет.
Звучит музыка, бодрый марш.
В левом углу – веранда усадьбы. В креслах сидят супруги Завойко. Она вяжет, он листает старый журнал.
ЮЛИЯ. Василий… Ты уже третий день этот журнал листаешь.
ЗАВОЙКО. Да вот… хотелось освежить в памяти кое-какие моменты…
ЮЛИЯ. Я же вижу, ты не читаешь, просто листаешь.
ЗАВОЙКО. Так ведь наизусть помню, зачем читать? Просматриваю…
ЮЛИЯ. Я даже догадываюсь, что ты просматриваешь… Опять адмирал британский снился?
Завойко вздыхает.
ЗАВОЙКО. Представь себе, снился. Да ещё вместе с французом этим, де Пуантом. Сидят себе, обсуждают – как лучше наш порт взять…
В правом углу сцены – адмиральская каюта английского фрегата.
Прайс и Пуант сидят за столом, на котором лежат карты.
ПУАНТ. Итак, сэр, что вам удалось увидеть с борта парохода?
ПРАЙС. Во-первых, там стоит сбежавшая от нас «Аврора». Стоит очень правильно – под прикрытием сопки. Чуть далее за ней – ещё одно судно. Кажется, транспорт. Во-вторых, русские сумели построить весьма недурные укрепления. И, в-третьих…
Прайс делает паузу.
ПУАНТ. Что, адмирал?
ПРАЙС. Наконец, я убедился: порт воздвигнут таким образом, что являет собой почти неприступную крепость.
ПУАНТ. Дэвид, простите за откровенность, мне не нравится ваше настроение. Да мы только подойдём всей эскадрой, как русские тут же сдадутся! Ну, не сдадутся, так трижды подумают, прежде чем сделать хоть один выстрел в нашу сторону.
ПРАЙС. Не склонен считать, что русские настолько пугливы. Мой опыт подсказывает, что, скорее, дело обстоит ровно наоборот.
ПУАНТ. Послушайте, коллега! Для чего же мы сюда тащились через всю Пасифику?! Чтобы послать русским воздушный поцелуй?! Надо подойти к порту и дать мощный залп. А там посмотрим.
ПРАЙС. Адмирал, я согласен, но полагаю, что обязан поделиться своими сомнениями. Предлагаю такое решение: если завтра утром позволит ветер, идём в бухту и подходим к порту на расстояние орудийного выстрела…
Справа гаснет свет. Слева супруги Завойко всё так же сидят на веранде усадьбы.
ЮЛИЯ. А знаешь, Василий, о чём я жалею?
ЗАВОЙКО. О чём же?
ЮЛИЯ. Что ты тогда отправил нас из порта.
ЗАВОЙКО. Отчего же?
ЮЛИЯ. Мне хотелось в такую минуту быть рядом с тобой. Да и Жоря всё время порывался к тебе.
ЗАВОЙКО. Мы не могли рисковать вашими жизнями. Женщин и детей следовало отправить подальше от военных действий.
ЮЛИЯ. Я понимала, тебе было тяжелее других.
ЗАВОЙКО. А знаешь, я верил, что про нас не забыли. И когда-нибудь обязательно помогут. Даже не знал, как именно. Но мысль, что мы не поврозь с Россией, постоянно преследовала…
Гаснет свет на веранде. Вверху справа появляется фасадный балкон дворца, где сидит император Николай I.
Рядом стоит его сын, великий князь Константин, в адмиральском мундире.
НИКОЛАЙ. Итак, какие вести из Крыма? Грозят англичане?
КОНСТАНТИН. Ваше величество! Из военного ведомства докладывают, что английские и французские эскадры предпринимают атаки на наши порты. Как на южных границах, в Одессе, так и здесь, в северных морях. Они попытались захватить крепость, которая строится на Аландских островах, но гарнизону удалось отбить атаку. А на Соловках английские фрегаты обстреляли монастырь. Успеха не имели, ретировались…
НИКОЛАЙ. Замышляют блокаду?
КОНСТАНТИН. Не исключено. Такие же попытки предпринимались возле Кронштадта и Свеаборга. Остались ни с чем.
Великий князь подходит чуть ближе к императору.
КОНСТАНТИН. Есть сведения, что вскоре может быть высажен большой десант с целью захвата нашей главной базы на Чёрном море - Севастополя. А также поступают донесения с Тихого океана. Англо-французская эскадра под командой адмирала Прайса намерена зайти в порт Петропавловска. Гарнизон там совсем никудышный… Если только генерал-губернатор Муравьёв не предпримет решительных действий…
НИКОЛАЙ (насмешливо). Я же говорил графу: у тебя возьмут Камчатку, и ты только через полгода узнаешь об этом. Впрочем, Муравьёв прав в своих прожектах – пора нам на Камчатку смотреть с настоящей точки зрения, пора видеть пользу, какую можно извлечь из неё.
Император встаёт, медленно прохаживается по балкону.
НИКОЛАЙ. Но нынче меня больше заботит европейская сцена. Вот ведь неймётся им! Россия уже не раз показала свою истинную силу. Нахимов разбил турков при Синопе в прошлом году наголову. Потом Паскевич на Дунае. Им всё мало? Неужто не запомнили, ничему не научились?
Император останавливается, поворачивается к великому князю.
НИКОЛАЙ. Отправьте депешу на Черноморский флот Нахимову. Предпринять все необходимые меры для отражения любых попыток захватить Севастополь. Стоять насмерть.
Николай делает шаг к сыну, кладёт руку ему на предплечье.
НИКОЛАЙ. Потеряем Севастополь - потеряем Чёрное море, а с ним и влияние на Балканы. Это будет нашим самым серьёзным поражением в Европе. Мы не должны допустить этого.
Великий князь склоняет голову.
КОНСТАНТИН. Да, Ваше величество! Не допустим.
Вновь слева – веранда усадьбы.
ЗАВОЙКО. Да и камчадалы местные меня весьма укрепили в моих размышлениях. Я, признаться, недооценивал их стремление дать отпор неприятелю.
ЮЛИЯ. Они тебя очень любили. И уважали. Ты хоть знал, что за глаза они тебя величали «старик»?
ЗАВОЙКО (удивлённо). Вот как? Не знал (трогает себя за длинную бороду). Что же это они? Это я сейчас старик. А тогда (подмигивает Юлии) ещё ого-го каков был (смеётся).
ЮЛИЯ. Камчадалы – народ себе на уме. Просто так не стали бы звания давать. «Старика» от них заслужить надо было.
Она отставляет вязание, смотрит на супруга чуть смущённо.
ЮЛИЯ. А вот про «ого-го» ты верно подметил.
ЗАВОЙКО (перебивает). А помнишь ли, душа моя, нашу первую встречу? Там, в Петербурге?
ЮЛИЯ. Ещё бы! (улыбается). Ты чуть не оттоптал мне подол платья своими неловкими па!
Свет становится ярче. Звучит быстрая музыка.
В правой части сцены вальсируют молодые Василий и Юлия. Он – в капитанской форме, она – в белом платье.
Он танцует не очень ловко, порой слегка наступает Юлии на подол платья. Она смеётся.
ЮЛИЯ. У вас в Малороссии все так танцуют?
ЗАВОЙКО. Простите, баронесса. Я вообще-то танцевать не охотник. Но сегодня не смог отказать себе в удовольствии пригласить вас.
ЮЛИЯ. Не обижайтесь, капитан, но ваши движения весьма необычны.
ЗАВОЙКО. После длительного плавания эта «палуба» (кивает на паркет) мне не совсем привычна. Но я справлюсь.
ЮЛИЯ. Не сомневаюсь. Вы обязательно справитесь.
Завойко и Юлия заканчивают танец, садятся к столу в буфете для гостей бала, берут по бокалу шампанского.
ЮЛИЯ. И где же вы успели познакомиться с моим дядюшкой?
ЗАВОЙКО. В Новоархангельске, во время кругосветного похода. Фердинанд Петрович Врангель, что уж говорить, выдающийся мореплаватель и исследователь полярных морей. Для меня было огромной честью встретиться с ним, не будь он даже главным правителем Русской Америки.
Завойко с улыбкой смотрит на Юлию.
ЗАВОЙКО. А любезная ваша тётушка - баронесса Елисавета Васильевна – сказала тогда, что вы отменно танцуете. Вот я, встретив вас тут нечаянно, и решился…
ЮЛИЯ. Понимаю. Решили проверить в деле, не преувеличила ли тётушка достоинства своей племянницы? (заразительно смеётся)
ЗАВОЙКО. Морякам это свойственно. Военным – в особенности.
ЮЛИЯ. Знаете, капитан, мне кажется, наша сегодняшняя встреча не случайна.
ЗАВОЙКО. Смею надеяться и верить, что именно так.
Справа гаснет свет. Музыка утихает.
Вновь веранда усадьбы Завойко.
ЗАВОЙКО. А ведь мне тебя напророчили, Юлечка.
ЮЛИЯ (удивлённо). Вот как! Ты об этом не рассказывал.
ЗАВОЙКО. Стеснялся как-то…
ЮЛИЯ. Но теперь-то поведаешь?
ЗАВОЙКО. Теперь без смущения могу вспомнить. Случилось это, не поверишь, у мыса Горн, где мы праздновали в кают-компании встречу Нового года. Представь, вдруг заходит наш повар со слитками олова на подносе и утверждает, что каждому из нас сии слитки несут пророчество. Наш хохот его ничуть не смутил, и он наговорил нам множество успехов по службе: кому крестов, кому высших чинов. А мне – деревню в удел, невесту, кучу детей и (хлопает себя по бокам) стёганый халат. И ведь всё сбылось!
ЮЛИЯ (иронично). Прямо Нострадамус какой-то этот ваш повар.
ЗАВОЙКО. А потом сей предсказатель отвёл меня в сторонку и сказал: мол, по всем приметам ясно видно, ваше благородие, что заложит вам строп любви сердечная девочка, суженая зазнобушка.
ЮЛИЯ. О! И поэт к тому же.
ЗАВОЙКО. В одном он слегка дал маху…
ЮЛИЯ. В чём же именно?
ЗАВОЙКО (встаёт, подходит к супруге, кладёт ей руку на плечо). Сказал, что заложит девочка строп на сердце, да и утащит в деревню. А вышло так, что это я тебя таскал по всей России-матушке, а потом, на склоне лет, и в деревню утащил, в Великую Мечетню нашу.
ЮЛИЯ (склоняет голову на его руку). Как ты, Василий, неловко выразился. Что значит – таскал?
ЗАВОЙКО. Я видел и чувствовал, как тяжко тебе, бывало, порой.
ЮЛИЯ. Что с того? Я вышла замуж за офицера. В Сибирь – так в Сибирь, на Камчатку – так на Камчатку. Пусть и добраться туда обыкновенными путями было нельзя.
ЗАВОЙКО (с трудом опускается на колено перед сидящей Юлией, берёт её руки в свои). А помнишь тот караван, те горы, топи, быстрые речки?
ЮЛИЯ. Ночевали в палатках… Лошадей вечером отпускали пастись, а поутру ловили.
ЗАВОЙКО. И еды в обрез, только та, что с собой взята.
ЮЛИЯ. А ехали целый месяц.
ЗАВОЙКО. И ни души вокруг, кроме нас.
ЮЛИЯ. Разве что юрта якутская встретится изредка…
Завойко припадает головой к рукам супруги, целует их.
Слышны шаркающие шаги. Входит прислуга Ниловна с дымящимся самоваром, ставит его на стол.
НИЛОВНА. Дозвольте, Василий Степанович. Вот, кипяточку вам принесла.
ЮЛИЯ. Спасибо, Ниловна, что не оставляешь заботами. Не забываешь про чай.
НИЛОВНА (слегка ворчливо). Ниловна ничего не забывает… (уже помягче). Свечку сёдня ставила в церкви, молилась… За раба божьего Егория… (крестится на икону)
Супруги встают, крестятся.
Ниловна уходит.
Завойко обнимает Юлию.
ЗАВОЙКО. Щедро Бог наградил нас детьми. Жаль, не всех смогли мы вырастить.
ЮЛИЯ (шепчет сквозь слёзы). Мишенька… Жоречка… Анечка…
ЗАВОЙКО (делает над собой усилие, улыбается). А помнишь, как прошлой весной заезжал к нам Стёпушка и всё рассказывал про свои камчатские детские впечатления? (начинает ходить по зале) Как они с Жорей катались на собачьих упряжках.
ЮЛИЯ (украдкой вытирает слёзы, кивает). Да-да, и как зимой им выдавали для прогулок особый камчатский костюм: торбаса, кухлянки и малахай на голову.
ЗАВОЙКО. А ведь и мы с тобой такие костюмы надевали. Без них зимой пропадёшь. Помнишь?
Юлия подходит к супругу, они обнимаются.
ЮЛИЯ. Я помню, любимый мой, всю нашу жизнь помню. И те семь дней… Когда уже почти не надеялась… Что мы с тобой увидимся вновь.
Звучит тихая музыка – вальс их молодости.
Супруги начинают медленно двигаться в такт музыке. Темп вальса понемногу ускоряется, но они по-прежнему танцуют в своём неспешном темпе.
Гаснет свет.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Справа, в круге света, стоит командир четвёртой батареи мичман Попов. Рядом с ним – французский лейтенант Лефебр.
Слышны частые выстрелы орудий.
ПОПОВ. Едва наша небольшая батарея в Красном яру открыла огонь, показались французские шлюпки – десятка полтора общим числом. Они шли под прикрытием огня с фрегатов. И с каждым взмахом вёсел они были всё ближе к «мёртвой зоне» для наших орудий.
ЛЕФЕБР. Я не тщеславен, но для правдивого описания событий уточню, что я первым ступил на этот дикий камчатский берег и водрузил трёхцветный стяг великой Франции. И все русские тут же куда-то разбежались.
ПОПОВ. Мы до последнего ждали… Но никого не было… Я вынужден был исполнить приказ генерала: заклепать пушки и отойти с позиций. Мы не знали, что именно в тот момент отряды моряков вместе с охотниками выдвинулись к нам на подмогу, чтобы отбить атаку десанта.
ЛЕФЕБР. О, что это было! Матросы устроили дикие пляски вокруг шеста с флагом. Ведь мы захватили русскую батарею! Некоторые начали ломать пушки, сбивая с них прицелы.
В глубине сцены на небольшом возвышении – капитанский мостик фрегата «Аврора». Изыльметьев и Александр Максутов смотрят в подзорные трубы.
АЛЕКСАНДР МАКСУТОВ. Чёрт возьми! Они водрузили флаг, Иван Николаевич!
ГОЛОС МАТРОСА. Сигнал от начальника порта.
ИЗЫЛЬМЕТЬЕВ (не оборачиваясь). Принимай!
ГОЛОС МАТРОСА. Батарея пала! Открыть огонь!
ИЗЫЛЬМЕТЬЕВ. Слушай мою команду! Всем расчётам приготовиться открыть батальный огонь по Красному Яру. Пли!
Звучат залпы пушек.
ЛЕФЕБР. Но не успели мы порадоваться взятию русской батареи, как на нас обрушился дьявольский огонь. Русские ядра летели неизвестно откуда. И тогда я сказал своему другу – лейтенанту Буке: Мон шер, неплохо бы дождаться англичан. Без них мы не сможем пробиться в порт. Чёрт знает, сколько там этих русских. Буке в ответ показал в сторону бухты, и мы увидели, что английские шлюпки встали на якорь, и союзники явно не горят желанием нас поддержать.
ПОПОВ. Едва мы отошли к кустарникам, как оттуда выскочила лавина наших воинов: камчадалы, сибирцы, матросы. Тут же прекратился огонь с «Авроры». Прибежавшие так закричали, что французы тут же подхватились и драпанули к своим шлюпкам. Одна досада: предстояло расклёпывать пушки, а это та ещё работёнка. Да и загадили они там всё изрядно. Тьфу, а ещё французы!
ЛЕФЕБР. Словом, мы решили покинуть сей негостеприимный уголок. Не очень-то хотелось сложить головы за какие-то чугунные чушки.
Слева, в круге света, командир второй батареи на Кошке лейтенант Дмитрий Максутов. Рядом с ним – капитан английского фрегата «Пик» Николсон.
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ. На наши одиннадцать орудий напустились три фрегата и пароход. Их восемь десятков орудий непрестанно били по нам ядрами и бомбами. Но удивительное дело! Артиллеристы словно и не замечали этой пальбы. Будто так и надо! А с ними таким же хладнокровием отличались даже парнишки-кантонисты, подававшие зарядные картузы, и женщины, что приносили еду для воинов.
НИКОЛСОН. Чёрт возьми! Мы палили по русской батарее без остановки почти пять часов, израсходовали уйму зарядов, а им хоть бы что! Они и не думали сдаваться. Я даже заметил, что они там не спеша обедали!
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ. Милая девушка, которую все вокруг называли чудным именем Сероглазка, вместе с помощницей принесла нам котел с горячей кашей, а после - и самовар. Но самое чудное было то, что они совсем не боялись, не пригибались от грохота орудий или разрывов ядер и бомб, словно отслужили по нескольку лет на флоте. А сия Сероглазка гордо нам заявляла: мол, вот ещё – кланяться всяким!
НИКОЛСОН. Надо было срочно высаживать мощный десант, но эти лягушатники всё испортили и ретировались, едва завидев русских. Расстреливать и расстреливать эти чёртовы сопки, а потом высаживаться. Но с такими союзниками далеко не уедешь!
ДМИТРИЙ МАКСУТОВ. Один из подростков, подносивших заряды, вдруг упал при разрыве бомбы… Ему оторвало кисть… Доктор осмотрел его, успокоил: кровь остановили, будет жить, вот только рука… И знаете, что сказал мне тот храбрый отрок? Дмитрий Петрович, ведь у меня же вторая рука есть! И мы их побьём, верно? (молчит) Вот такое мужество всех батарейцев и то обстоятельство, что мы сумели бить по неприятелю расчётливо и хладнокровно, скупо расходуя имевшийся порох, и позволили нам, в конце концов, выстоять. И не дать фрегатам войти во внутреннюю гавань порта.
НИКОЛСОН. К вечеру русская батарея замолкла. И мы резонно решили, что у них закончились заряды – уж слишком долго они не подавали признаков жизни. Но едва мы приблизились к этой двугорбой сопке, как они открыли шквальный огонь. Мой «Пик» получил две пробоины в корпусе! Чёрт возьми! Мы вынуждены были ретироваться и отойти вглубь бухты.
Гаснет свет.
Усадьба Завойко. Василий Степанович сидит в кресле, смотрит через окно в сад. Постепенно голова его клонится вниз, он дремлет и словно видит сон.
В углу залы в круге света появляется человек в офицерском мундире, с мужественным волевым лицом, слегка смугловатый. Это – капитан 1 ранга Александр Арбузов.
АРБУЗОВ. Бог вам судья, Василий Степанович, но зря вы тогда меня отстранили от всех постов… Многое можно было сделать совсем иным образом.
ЗАВОЙКО. (говорит с полузакрытыми глазами). Не прояви вы неподобающее своеволие, Александр Павлович, и никакого конфликта не было бы в помине. Наместник императора в Восточной Сибири граф Муравьёв зачем вас прислал? Чтоб помогать мне. А вы? Начали казнокрадов копеечных изыскивать.
АРБУЗОВ (морщится). Можно было не прилюдно выказывать ваше неприятие моих мер. И тем более не отстранять от должности. Я бы уж точно пригодился в отражении неприятельской высадки. По моему разумению – так и пушки не пришлось бы заклёпывать, доверься вы моему боевому опыту.
ЗАВОЙКО (сердито). Увольте, сударь, в такие тяжёлые минуты превыше всего – единоначалие и согласованность действий. А вы что? Муку замыслили перепрятывать. Муку, которую мы уже к тому времени давно на брустверах сложили! (досадливо машет рукой) Ай, уж ладно! Что теперь огород городить…
Арбузов с досадой и несогласием мотает головой.
ЗАВОЙКО. Впрочем… По злости тогдашней… на ваше своеволие… не отразил я должным образом в донесении государю императору… всё, что вы сумели сделать… при отражении десанта на Никольской сопке… Каюсь… И опечален, что так случилось. Кабы не ваш отряд матросов и стрелков, не ваш рассыпной строй – скушал бы нас неприятель, не поперхнувшись. Отдаю вам должное…
Круг света гаснет.
Завойко всё так же дремлет в кресле. Входит Юлия. Случайно задевает одно из кресел у стола. При этом звуке Василий Степанович просыпается, кряхтит.
ЮЛИЯ. У тебя лицо недовольное. Плохой сон?
ЗАВОЙКО. Не то чтоб плохой… Опять мятежник мой приснился. (улыбается) Опять спорили…
ЮЛИЯ. Пора бы отдать ему должное, столько уж воды утекло. Вспомни, как Иван Николаевич о нём отзывался? Храбрый, самоотверженный воин… В таких переделках побывал, в таких сражениях… Да и Святого Георгия не каждому дают! Ну, а что повздорили – с кем не бывает.
Завойко задумчиво смотрит в окно, словно не слышит супругу.
ЮЛИЯ (внимательно смотрит на супруга). Не согласен?
ЗАВОЙКО. Что ты, душа моя! Сейчас, на склоне лет, со многим соглашусь. Но… Думаю про Арбузова – и тут же спрашиваю себя: всё ли мы сделали верно? В то решающее утро 24 августа…
ЮЛИЯ. И что же?
ЗАВОЙКО. Наверное, что-то следовало поправить… Не так распределить отряды… Но вряд ли мы были тогда в силах и разумении изменить ход вещей. Всё состоялось именно так, как и было предначертано…
В центре сцены – Александр Максутов. Слышны выстрелы орудий.
Раздаётся сигнальный звук трубы.
АЛЕКСАНДР МАКСУТОВ. Почти все заряды наши попали в английский фрегат, на нём упал флаг. Пароход «Вираго» начал оттаскивать его в сторону. И тогда в бой вступил французский «Форт» с его тридцатью пушками.
Снова палят пушки.
В круге света – Изыльметьев.
ИЗЫЛЬМЕТЬЕВ. Батарея князя стреляла всё реже. Но и за подмогой он не слал. Знать, людей оставалось больше, чем орудий. Но всё равно, надо было ему помочь. Я бросил туда один из последних резервов – дюжину матросов… (помолчав, продолжает) А ведь они совсем мальчишки, эти братья! Одному двадцать два, другому – годом больше. И сразу в такое пекло! Недаром батарею князя Александра матросы прозвали «Смертельная». Но ещё более правы оказались те, кто нарекли её «Героической»!
Максутов поднимает руку вверх, словно готовится взмахом дать команду открыть огонь.
ИЗЫЛЬМЕТЬЕВ. Орудия на батарее князя Александра выходили из строя одно за другим. Он сам уже встал к пушке, сам зарядил, сам навёл, сам себе скомандовал и выстрелил, попав во французский фрегат. (молчит) Но другой выстрел сделать не успел…
Раздаётся звук оглушительного взрыва. Свет над Максутовым резко гаснет.
В темноте слышен его негромкий голос, почти шёпот.
АЛЕКСАНДР МАКСУТОВ. Поздно, поздно. Десант… Десант…
В глубине сцены – сполохи от ружейных выстрелов, силуэты бегущих людей с ружьями. Слышны звуки ружейной пальбы, громкие крики, ругань на разных языках.
В левом углу сцены в круге света сидит в кресле Завойко. Рядом в таком же круге – Афанасий, высокий, крепко сбитый мужик лет 40 с окладистой бородой.
В правом углу в круге света стоят Пуант и Николсон.
ЗАВОЙКО. Матросы с «Авроры», сибирские стрелки, казаки, камчадалы – пришлось бросить в бой за Николку буквально все силы. Неприятельский десант уже появился на гребне сопки, порт был перед ними как на ладони. Одни начали спускаться вниз по склонам, другие вели ружейную и гранатную стрельбу. Я видел и слышал, как они кричали, весело ругались, а барабанщики их поддерживали, выбивая воинственную дробь.
ПУАНТ. Я уже сошёл на этот негостеприимный песчаный берег с адмиральского вельбота. Стрельба, как мне казалось, почти стихла, трещали одиночные выстрелы. И вдруг я услышал истошные крики. И по склонам, прямо в бухту, буквально покатились наши матросы. О Боже! Они отступали!
АФАНАСИЙ. Оно, конечно, ружьишки у басурман были получше. Штуцерные супротив кремниевых – чего там говорить! Но в таких зарослях, да ещё нос к носу… Тут главное – штык. Да и в меткости им до наших охотников о-ё-ёй как далеко! (с усмешкой качает головой) Офицер мне говорит: что ж ты – целишься в англичанина, а не стреляешь? Так заряда, говорю, жалко, жду, когда двоих одной пулей можно будет уложить. И ведь дождался! (довольно улыбается)
НИКОЛСОН. Идиоты! Негодяи! Трусы! Куда же они побежали?! Русских же там – горстка! Ну, две сотни, от силы три. А нас - почти девятьсот! Так бездарно всё потерять… Порт уже почти был в наших руках. (качает головой)
Стихают крики.
Слева остаётся один Завойко.
Справа – Пуант.
ЗАВОЙКО. Да-а… Русский штыковой бой творит порой чудеса. Противник, похоже, так и не понял, сколько русских воинов его атакует… А потом мне принесли знамя, с которым бежал английский лейтенант. Знамя Гибралтарского полка с девизом «По морю, по земле». Ну, вот, на нашей земле его и потеряли. И поделом!
ПУАНТ. Увы, приходится признать, что русские защищались храбро и со знанием дела. Жаль, что я не мог пожать руку генералу Завойко. Никак не ожидал встретить такого сильного сопротивления в столь ничтожном месте…
Гаснет свет.
Вновь усадьба Завойко. Юлия мотает клубок, Василий Степанович держит на весу руки с шерстью.
ЮЛИЯ. Ты в тот раз говорил про Петропавловский бой. И я вспомнила, как мы узнали об уходе эскадры…
ЗАВОЙКО. И как же?
ЮЛИЯ. Жоречка со Стёпушкой тогда ведь на сопке целые дни просиживали. С трубой зрительной, что ты им подарил. И пальбу видели. Только далековато было. Стёпа говорил – людей совсем не видно. И как суда неприятельские стали уходить из губы, они мне тотчас и доложили.
ЗАВОЙКО (качает грустно головой). И вы побежали…
ЮЛИЯ. До села Авача на ботах плыли. Потом младшеньких оставила у местных, а со старшими мальчиками мы к тебе побежали. И бежали, и шли, а дождь припустил такой, что я и не припомнила подобного на Камчатке.
ЗАВОЙКО. Если б ты только знала, сколько радости вы мне принесли. Я только потом вразумился, чего вам это стоило. Хотел даже в сердцах отругать. Но поглядел на вас троих – грязных, мокрых, уставших - и таких счастливых… (опускает в задумчивости руки с шерстью)
ЮЛИЯ (притворно сердито). Василий! Ты мне всю работу испортишь. Держи руки!
ЗАВОЙКО (не поднимает руки). Все мысли мои были о вас. В самые суровые часы, даже когда не прекращалась пальба, и исход борьбы нашей был призрачен и смутен, я не переставал думать о тебе. О тебе и детях наших. Мы отстояли порт. А я сохранил вас.
Юлия отставляет клубок, берёт мужа за руки. Василий Степанович целует её руки.
Звучит тихий вальс.
Гаснет свет.
Веранда усадьбы Завойко. Василий Степанович сидит за столом, читает книгу. Входит Юлия.
ЮЛИЯ. Я уходила – ты читал, вернулась – ты снова с книгой. Что-то интересное?
ЗАВОЙКО. Перечитываю записки нашего Стёпушки. Хорошая у сына память! Он мастер подмечать и описывать детали. Я многое подзабыл. А он – припомнил и вставил.
ЮЛИЯ. Но с твоими впечатлениями о путешествиях кругом света ему не сравниться. Я просто зачитывалась ими. А помнишь, как ты поразил детей своим рассказом о чудесных тропических рыбах, на которых можно было ездить?
ЗАВОЙКО. Я так и не уверен по сию пору, что они мне тогда поверили…
ЮЛИЯ. Они совсем по-другому стали смотреть на своего отца. Ты не заметил?
ЗАВОЙКО. Разве? (притворно ужасается) Неужели сочли меня кем-то вроде барона Мюнхгаузена?
ЮЛИЯ (смеётся). Что ты! Напротив. Они очень гордились тобой. (задумывается) А ещё я очень люблю то место в твоих записках, где ты описываешь Камчатку, впервые увиденную… Наизусть выучила.
ЗАВОЙКО. Ну-ка, ну-ка…
ЮЛИЯ (декламирует). Я спускался на боте по течению реки, которое было узлов до пяти, река шириною сажень двадцать. По обеим сторонам густые кусты диких роз, как бы нарочно посаженные по берегам, составляли цветной вал.
Завойко встаёт, подходит к Юлии.
На экране – Авачинский вулкан.
ЮЛИЯ. Позади этого вала чернелся по горам лес, и на обе стороны не было видно ни неба, ни света, точно находишься в овраге, а впереди вздымалась вся с основания до вершины Авачинская гора. День был прекрасный. С вершины горы, покрытой снегом, бежали ручьи, и самый верх казался весь в серебре.
Василий Степанович слегка обнимает её за плечи.
ЮЛИЯ. К этой красоте нельзя привыкнуть. Очень хотелось остаться там как можно дольше.
ЗАВОЙКО. Мы так надеялись…. Верили, что нас не оставят, что порт будет жить…
ЮЛИЯ. Но следующей весной прискакал есаул Мартынов и…
ЗАВОЙКО. Да… Нам раздали награды, очередные чины и приказали закрывать порт…
Завойко смотрит в сад. Разговаривает с супругой, не оборачиваясь.
ЗАВОЙКО. Ты же помнишь, ехал я туда не с самыми лучшими ожиданиями. Терра инкогнита… Не все в России даже толком понимают, где она, эта Камчатка. А когда окунулся в дела, понял – какая благодатная земля: и красивая, и богатая. И строить здесь можно, и ремёсла развивать, и рыбу ловить, и зверя пушного добывать. А люди какие!
ЮЛИЯ. Я всегда слышала в твоих словах гордость за Камчатку. Мы все прикипели к ней.
ЗАВОЙКО. Это точно ты сказала – прикипели, всем сердцем…
Он оборачивается, смотрит на супругу.
ЗАВОЙКО. Эх, этой земле подсобить бы маленько, она бы развернулась во всю мочь! Такой порт можно было бы там возвести, что и про Охотск с Аяном забыли бы.
ЮЛИЯ. Ты прав. Земли наши у океана требуют неусыпного присмотра. Найдутся ведь охочие до тамошних богатств.
ЗАВОЙКО. Ох, права ты, душа моя. То британец пожаловал - аж за тридевять земель. А потом, глядишь, китаец или японец какой. Но ведомо ли сие разумение там, в Петербурге? Не очень в этом уверен…
Василий Степанович садится в кресло, задумывается.
ЗАВОЙКО. Как же тогда всё было тесно переплетено…
ЮЛИЯ. О чём ты, Василий?
ЗАВОЙКО. Едва мы прогнали англичан с французами, как такому же испытанию подвергся и Севастополь. Только нам пришлось биться, почитай, неделю. А им почти год.
ЮЛИЯ. Так и силы несравнимые были…
ЗАВОЙКО. Несомненно. Но я вчерашним днём просматривал выписки из старых газет иностранных, кои делал уже в Петербурге. Надо отдать должное нашим противникам, не все из них вставали в позу, делая вид, будто ничего примечательного в Петропавловске в те дни не произошло.
ЮЛИЯ. Ты про англичан?
ЗАВОЙКО. Конечно. В одном журнале (встаёт, берёт со стола листок бумаги), причём, именно тогда, когда мы уходили с Камчатки на Амур, писали таким образом. (читает) «Борт одного только русского фрегата и несколько батарей оказались непобедимыми перед соединённою морскою силою Англии и Франции, и две величайшие державы земного шара были осилены и разбиты ничтожным русским местечком!». А! Каково? (берёт другой листок) А американцы? Хотя им-то какое дело… Но всё же отдали должное. (читает) «Французы и англичане дрались хорошо, но решимость русских видна была в силе, с какою они защищали незначительный камчатский городок против сильного и хорошо снабжённого неприятеля. Русские действовали так хорошо своей артиллерией, что нанесли значительный вред союзникам, и мы предполагаем, что последние порядочно проучены».
ЮЛИЯ. Насчёт того, что «проучены», они поторопились…
ЗАВОЙКО. Что не отменяет всего вышесказанного. (кладёт листки, ходит по комнате) И не отменяет мужества, геройства русских людей. Что толку было бы от наших с Иваном Николаевичем усилий, приказов, не будь у нас под началом таких самоотверженных защитников!
ЮЛИЯ. Вспомнят ли их ещё добрым словом? Вот граф Толстой обессмертил имена севастопольцев своими рассказами…
ЗАВОЙКО. Ну, в мемуарах нынче недостатка нет. (улыбается) Даже мы с тобой отметились на поприще литературном. (уже серьёзнее) Главное, что защитники Петропавловска в те дни не отступили, не дрогнули. Не смалодушничали, оправдываясь невеликим значением нашего порта для целой войны.
Завойко делает несколько шагов к краю сцены.
ЗАВОЙКО (говорит в зал). У каждого из нас – своя война. Большая она или малая – не нам судить. О том скажут потомки. Мы же вступились за честь – честь русского флага, Отечества нашего… Да и за свою собственную. На том стоит русский офицер. Верю – будет стоять и впредь.
На левом экране – пушки батареи Александра Максутова, затем – часовня в честь павших защитников Петропавловска.
На правом экране – современный памятник Василию Степановичу Завойко.
Звучит военный марш. Он постепенно переходит в вальс, в котором кружились молодые Василий и Юлия.
З А Н А В Е С
(С)2015 Сергей Боровков