ТАЙНЫ СЕВЕРНЫХ ФАМИЛИЙ. Парфентьевы
- Подробности
- Опубликовано: 06.02.2024 01:59
- Просмотров: 375
Мы снова возвращаемся к теме открытия гавани Императора Николая I и трагедии зимовки 1853/1854 гг.
Вторым спутником Николая Бошняка после Кирилла Белохвостова (или, если по алфавиту, третьим, считая амгинского крестьянина Ивана Мосеева, который был переводчиком в этой экспедиции) был вплоть до своего трагического конца Семен Парфентьев.
Тот самый Парфентьев, который упомянут в записках его командира трижды.
Первое упоминание – о том, что он был в числе тех четырех человек из команды Бошняка, кто всю зиму, весь период трагедии, когда уже никто, кроме этих четырех, не поднимался на ноги, вынесли на себе всю тяжесть той страшной зимовки, был послан за первой черемшей для тех, кто остался в живых: «...с первыми признаками наступающей весны я отправил на байдарке казака Парфентьева отрывать из земли на м. Путятина, черемшевые коренья, как известное противоядие этой убийственной болезни».
О воронах, которых отстреливали и жарили, чтобы спастись от голода, Бошняк помнил.
А об этих четырех своих казаках, которые спасали жизни остальных, трудясь не покладая рук – и спасли большую часть людей, которые сами уже попрощались было с жизнью – ни слова. Запомнилась лишь черемша.
Второе упоминание – именно Парфентьев принес долгожданную весть, что в Императорскую гавань прибыло судно, что было спасением для всех. Ключевое слово – СПАСЕНИТЕ. Парфентьев упомянут лишь всуе.
И третье упоминание, которое я не могу не привести дословно.
Напомню, что с этими двумя казаками — Белохвостовым и Парфентьевым – своими верными спутниками, Бошняк прошел огромный путь, преодолевая неимоверные трудности во имя события, которое обессмертило ЕГО и их имя.
«Переход этот, как и все подобные ему, не отличался никакою особенностью, только придя в Петровское, я чуть не сделался сам жертвою скудности средств зимовья и неудобства окружающей его местности. Два казака, Парфентьев и Белохвостов, бывшие со мною на байдарке, потонули, а я выплыл и прибрежными бурунами был выброшен на берег».
И все. Это и есть третье упоминание имени (собственно, имя то ни разу даже и не названо) Парфентьева лейтенантом Бошняком [Занятие части о-ва Сахалина и зимовка в Императорской гавани : Из записок лейтенанта Бошняка, [«Морской сборник», 1859, №10, с. 391-413].
Может быть, я что-то преувеличиваю и несправедлив к памяти человека, которому в городе Советская Гавань поставлены памятники, открыт музей?
Собственно, к ПАМЯТИ то, о чем я говорю, это все отношения не имеет — факты и события от этого не меняют своего истинного достоинства и отношение к ним остается прежним — уважительным.
Вопрос в другом – в БЛАГОДАРНОСТИ.
А это уже не категория истории и географии. Это категория более тонкой – духовной – материи.
И, конечно же, мы вернемся к историческим событиям и их оценки уже нашими современниками.
Вот что сообщал, например, Александр Иванович Алексеев в своей замечательной книге «Любовь, Амур, Счатье»:
«Едва отдохнув, весной 1852 года Бошняк и казак Семен Парфентьев выехали в новое путешествие вверх по Амуру до селения Вайт, где они простояли десять суток из-за сильной пурги. Затем они перебрались к селению Ухтр, где Бошняку предстояло наблюдать вскрытие реки Амур и исследовать протоку Уй, ведшую к озеру Удыль, из которого она вытекала. Подождав вскрытия Амура до 11 мая, Бошняк еще больше месяца исследовал озеро, Серебряный остров на нем и протоку, и лишь 17 июня он прибыл на нивхской лодке в Николаевский пост. 20 июня Бошняк явился в Петровское для сдачи отчетов.
…15 февраля 1853 года Бошняк начал свою третью поездку-плавание. Первые две дали важные результаты. Впервые был описан путь по Амуру и Амгуни до озер. В путешествии по Сахалину впервые пересекли остров по направлению реки Тымь, открыли каменный уголь, узнали о пребывании на острове в недавнем времени русских людей и о том, что они время от времени появляются на Сахалине. Все это было настолько важно, что Невельской немедленно сообщал об открытиях Бошняка в Петербург. Этому своему самому активному офицеру и талантливому исследователю Невельской поручил и поход к неизвестному заливу, лежащему к югу от лимана Амура, от пролива Невельского, где-то на побережье Татарского пролива. Николай Константинович выбрал себе в спутники горного мастера Ивана Блинникова, казаков Семена Парфентьева и Кира Белохвостова, а также якута Ивана Мосеева, знакомого с языком орочей, которые, по словам местных жителей, живут в нескольких местах на побережье залива Хаджи.
… выяснилось, что путешественники совсем немного не дошли до входа в залив, тот самый, который местные жители называли заливом Хаджи или Большим. Случилось это 23 мая 1853 года. Путешественники пробыли тут неделю, подробно его описали, дали названия мысам и заливам, повстречались с местными жителями, а перед уходом поставили крест на мысе Анастасии, недалеко от выхода в Татарский пролив. На кресте вырезали надпись, гласящую, что эта гавань открыта лейтенантом Бошняком со спутниками казаками Семеном Парфентьевым, Киром Белохвостовым и амгуньским крестьянином Иваном Мосеевым и названа Гаванью Императора Николая I.
…На шхуне «Восток» из Императорской гавани прибыл измученный трагической зимовкой лейтенант Бошняк с постоянными спутниками во всех его путешествиях казаками Киром Белохвостовым и Семеном Парфентьевым. Не дожидаясь, когда рассеется густой туман, они втроем рискнули на байдарке добраться до Петровского. Не суждено было казакам повидать своих товарищей: байдарку буруном перевернуло и всех потащило вглубь залива. Парфентьев и Белохвостов плавать не умели, они вскоре исчезли в волнах. А Бошняку удалось выбраться на берег».
Столь же немногословен, как Н.К. Бошняк, по отношению к членам своей команды первостроителей Николаевского-на-Амуре поста был и их начальник Александр Иванович Петров.
При всей присущей тому времени пафосности в оценке деятельности Амурской экспедиции (что было, согласимся, справедливо!), оценку деятельности отцов-основателей будущей столицы Дальнего Востока он дал более, чем скромную (а некоторым — и вообще негативную).
Вот как это звучало:
«Может быть, эта моя рукопись будет когда-нибудь любопытна для публики и напечатана, тогда пускай предадутся гласности фамилии тех, которые были невидными, но весьма полезными деятелями на Амуре, которые принесли государству безропотно, не ожидая наград и повышений, громадную услугу и, терпя страшные лишения, подорвали свое здоровье и почти все, исключая троих или четверых, лежат там, на Амуре, в земле сырой.
Выписываю из имеющихся у меня дел список нижних чинов и их семейств из строевого рапорта, поданного мною начальнику экспедиции от 5 декабря 1852 года за №157.
И далее: Семен Парфентьев – плотник.
И все...
Словно, все, что было построено в Николаевске-на-Амуре – было делом рук только самого Александра Ивановича Петрова, а не тех самых казаков-неумех, для которых он даже не нашел добрых слов, когда давал им свои личные характеристики, которые никак не вязались с изначальным его пафосом.
О Парфентьеве он хоть не сказал ничего обидного, как о других. Но о других мы расскажем в своем месте.
А теперь постараемся выяснить кто такой казак Семен Парфентьев.
Благодаря материалам целого ряда архивов – московских и региональных – мы сегодня можем выстроить практические всю родословную цепочку этого рода, начиная с 1768 года, когда из Анадырского острога в Гижигинскую крепость была переведена первая часть гарнизона в связи с его расформированием и уничтожением самого острога, как русского военно-стратегического форпоста на Крайнем Северо-Востоке империи.
Семен Федотьев сын Парфентьев был сыном гижигинского казака Федота Григорьева сына, внуком гижигинского урядника Григория Александрова сына Парфентьева и правнуком гижигинского казачьего пятидесятника (а в недавнем — анадырского капрала) Александра Парфентьева.
И вполне вероятно, что это о его семье после гибели самого Семена Федотьевича сообщалось в «Именном списке казакам Гижигинской казачьей команды и их семействам обоего пола. За 1856 год
Семейства казачьи
Вдова Дарья Парфентьева
Дочери: Евдокия – 19, Матрена – 23
Дочь Матрены Феодосия» [РГАВМФ, Ф. 906, оп. 1, Д. 29, Л. 75].
Если это так, то он мог быть, чтобы совершать серьезные путешествия, в возрасте от 45 до 50 лет. Но это пока предположение.
Что известно точно – у него были братья Николай [1822/1825 г. р.] и Тимофей [1830 г. р.] Федотьевичи.
У Тимофея Федотьевича было три сына – Федот [1865 г. р.], Алексей [1871] и Яков.
Их сестра — Матрена Тимофеевна Парфентьева [1872 г. р.] 27 января 1891 года вышла замуж за гижигинского казака Дмитрия Николаевича Беломоина [1861 г. р.]. И эта семья также переживет страшную трагедию зимы 1900 года, о которой мы расскажем в соответствующей главе.
А последующее поколение потомков гижигинских казаков Парфентьевых, корни которых идут уже в наше время, формировал Яков Тимофеевич, у которого было четверо сыновей: Василий [1909], Тимофей [1912], Николай [1914], Алексей [1919].
А теперь мы возвратимся к патриарху андырско-гижигинского рода Парфентьевых – капралу Александру Парфентьеву.
К сожалению, мы не знаем, откуда прибыл в Анадырский острог капрал Парфентьев.
Что интересно, в Гижигинской крепости он уже был в чине казачьего пятидесятника.
В итоге, рождается два предположения.
Первое, связанное с казачьим чином. Возможно, здесь существует некая родовая связь с Красноярском, где в начале 18-го столетия служит сотник Михаил Парфентьев.
Но более интересной, на наш взгляд, выглядит другая версия – о связи Парфентьева с Тобольским (впоследствии Сибирским) драгунским полком, откуда, как известно, в помощь гарнизону Анадырского острога после гибели майора Тобольского драгунского полка Дмитрия Павлуцкого было направлены офицера и солдаты этого полка.
Хотя мы уже эти строки и цитировали, но вынуждены повторить:
«...иркутская канцелярия, послав 6 августа 1747 г. сибирскому приказу донесение о смерти Павлуцкого, просила прислать в Якутск 500 чел. драгун для усмирения чукоч.
Сибирский приказ по получении этого донесения послал в Иркутск сына боярского Алексея Новгородова, которому поручил:
…В Тобольске взять 320 челов. драгун и распорядиться, чтобы они были в Иркутске в феврале 1748 года.
…В апреле 1748 г. в Иркутске приготовили к походу 300 служилых и 218 челов. отправили со вскрытием Лены в Охотск с сотником Вергуновым, а остальных 82 человека немного позже.
…В 1749 г. по распоряжению сибирского приказа был командирован из Тобольска в Анадырск капитан Шатилов с 2 офицерами, 5 унтер-офицерами и 22 человеками нижних чинов. Партия эта в августе 1749 г. выступила из Охотска, а в декабре 1750 г. прибыла в Анадырский острог.
В 1753 году, как сообщает Пленеснер: «Всех людей в остроге в настоящее время 287 человек…» [Сгибнев А.С.].
И вот, что для нас, безусловно, может иметь интерес – командиром Тобольского драгунского полка в течение целого ряда лет был полковник Леонтий Иванов сын Парфентьев.
Совпадение?
Возможно. Но – читаем: «Прадед и дед Леонтия служили дворянами "по московскому списку", отец - прослужил в чине тобольского сына боярского "больше 40 лет". Сам Леонтий с 1689 года в чине сына боярского посылался "с государевыми делами" в Москву, Енисейск, Нерчинск и Якутск. В 1694 году его отправили "на приказ" в Окуневскую слободу, находившуюся вблизи от места будущей дислокации драгунского полка. Парфеньев укрепил ее "острогом с башнями" на случай набегов кочевников, поселил в ней 130 крестьян.
Офицеры совмещали командование драгунами с должностями казенных приказчиков в острогах и слободах государевых крестьян, где размещался полк.
... С 1703 и до 1720-х годов почти бессменно командовал полком Парфеньев» [Акишин М.О., Тобольский драгунский полк на Урале в первой половине XVIII в.]
А что же дальше?
«Во время следствия о князе Гагарине 232 жителя Царева городища, Иковского и Утяцкого станцов подали 23 доношения о насилиях и грабежах на своего командира Парфеньева».
Он был под следствием.
Но «...успешными оказались действия полковника Андрея Парфеньева (сына Леонтия). Несмотря на то, что крестьяне заперлись от него в слободе, стреляли по его отряду из ружей и пушек, ранили пять драгун, он смог захватить и доставить под следствие в Тобольск 101 бунтовщика» (речь идет о подавлении бунта ишимских крестьян).
А братья Леонтия Ивановича тоже не дремали – Андрей Иванович был дворянином по московскому списку, Иван Иванович – по тобольскому.
Другой сын Леонтия Ивановича – Петр Леонтьевич – служил в Тобольске в казачьем полку в чине сына боярского.
Но это еще не все – помимо Тобольского (Сибирского) драгунского полка гарнизон Анадырского острога пополнялся еще и за счет Якутского (до 1727 года – Тобольского) и Енисейского (в Петровские времена – Московского) пехотных полков, формирование которых происходило за счет сибирского набора рекрутов из казачьих детей и крестьян.
И вот перед нами документ:
«Список имянной Сибирскаго гарнизона Енисейского Пехотного Полку о штате обер ундер Афицерах капралах рядовых и прочих чинах учинен при смотре инспекторском брегадира и Тобольскаго Обор Каменданта Павлуцкого с прибылые и убылые марта с 1754 годом апреля по 1 число».
И далее:
«Полковаго Штапа
- Полковник Михайло Лебедев
- Подполковник Григорей Васильев – 62 г., в службу вступил в 712 г, из драгунских детей Тобольскаго уезду, по российски читать и писать умеет, (о семье нет данных), в нынешнем чине с 751 году, где обретается - при полку (полк находился в Тобольске).
- Пример Майор Василей Переводчиков – 56 л., в 765 г., из казачьих детей г. Томска, умеет; с 752 г. при полку...
- Гарнизонный Квартермистр Иван Таракановский – 39 л, в 737 г.; из детей боярских г. Красноярска; [читать и писать] умеет; женат у него сын Иван 19 л. в Тобольском полку в капралах; в нынешнем чине с 750 г.; при полку.
- Адъютант Иван Парфеньев...».
Как вы думаете, мог адъютант полковника Лебедева быть из роду-племени тобольского служилого клана Парфентьевых?
А мог ли Александр Парфентьев — капрал то ли Тобольского драгунского, то ли Енисейского пехотного полка быть из того же служилого рода?
Конечно, ответа на этот вопрос у нас пока нет...
Но версия весьма интересная.
Сергей Вахрин,
член Союза писателей России