ТАЙНЫ СЕВЕРНЫХ ИМЕН. Падерины

Подробности

Опубликовано: 11.01.2024 22:22

Просмотров: 350

Падера – слово северное. И обозначает оно сильный ветер со снегом или дождем. Специалисты по антропонимике утверждают, что прозвище Падера давали детям, родившимися в такую погоду.

По крайней мере, такое объяснение дает своим читателям о причинах образования фамилии енисейского казака Ивана Ивановича Падерина и один из крупнейших специалистов по истории сибирских фамилий Д.Я. Резун, автор изданного после его смерти биобиблиографического словаря «Служилые люди Сибири конца XVI- начала XVIII века», насчитывающего более 20 тысяч фамилий.

Правда, Падериных в том словаре немного. Сам Иван Иванович Падера, енисейский стрелец, отец которого до 1636 года проживал в Соли Вычегодской, откуда его с братом (дядей Ивана Ивановича) вывез в 1636 году сын Иван, или Иван Большой, в отличие от своего сына – еще одного Ивана, но Меньшого и уже Падерина.

И совершенно бегло, походя, отмечен еще один Падерин – Павел, как «березовский казак с окладом 5 руб. с четью» в 1630 году. Столь же бегло он отмечен и в нашей истории: «Павлик Падерин в его место Патрачко Ондреев сын Кайгородец в верхоленском в Братцком острожке». То есть, будучи направлен служить на Лену в 1638 году, он предпочел поменяться службой с Кайгородцем и остаться дома.

Первым на северо-восточных землях будущего Якутского воеводства побывал Иван Иванович Падера. В 1632 году он в отряде казачьего и стрелецкого сотника Петра Бекетова строил Ленский острог, а потом по приказу своего командира с девятью казаками спустился вниз по Лене до самого ее устья. То есть, он был первым из русских людей, из сибирских казаков, которые прошли этим маршрутом.

Вторым был промышленник Никита Падера (Падерин), избранный в 1642 году целовальником на реке Янге, который впоследствии охотился на соболей в бассейне реки Индигирки вместе с другим бывшим промышленником, но уже верстанным в якутские казаки, Иваном Камчатым, и оба они оставили в бассейне этой реки, вероятно, в собственных охотничьих угодьях, свои имена, закрепив их за названиями небольших рек – Падерихи и Камчатки, о чем сообщал историк Борис Полевой в своей книге «Новое об открытии Камчатки).

Он, кстати, и дает новое толкование причин появления в Сибири этой фамилии:

«Теперь о названии Падериха, которая по вине топографов XX в. превратились в «Бодяриху». По колымским книгам, сбора десятичной пошлины на Колыме, в те времена русских людей было наперечет, а поэтому можно твердо сказать, что название «Падериха» возникло в 50-х гг. XVII в. от прозвища промышленного человека Никиты Падеры (прозвище «Падера» было дано по названию реки Падеры, притока Северной Двины, откуда происходил Никита). Среди русских промышленных людей было немало лиц, пришедших в Восточную Сибирь с европейского Поморья, прозвища которых происходили от названий поморских рек, на которых они в прошлом жили. Вспомните, например, Ивана Пинегу, Пантелея Пянду, Важениных (от реки Ваги, притока Северной Двины), Вычужанины (от Вычегды) и т. д. Поэтому тоже нет никаких сомнений, что река Падера (Бодяриха) получила свое название от прозвища промышленного человека Никиты Падеры»

И в этом, действительно, нет ничего удивительного – многие географические объекты, до которых первыми добрались те или иные люди, назывались их именами.

Но потомства в Якутии Никита Падера не оставил.

Что же касается продолжения истории Ивана Большого Падеры, то, в соответствии с «Переписной книгой служилых людей Енисейского уезда 1669 (177) г.» [РГАДА ф.214.оп.1.д.527, л. 298] известно что в Енисейске того времени находился двор его сыновей «служилых людей Пронки да Ивашка Падериных, Ивашко женат, у них же два брата Митка 15, Ивашко 12, землею владеют куплею, а купил тое землю отец их Ивашка Падера у служилово человека у Гришки Пермяка во 155-м году, а Гришке дана земля с Олешкою Олентьевым во 150-м году при воеводе Осипе Оничкове».

Как поясняет в биобиблиографическом словаре Д.Я. Резун Иван Иванович в свое время отказался идти на службу на Лену именно по той причине, что живет с пашни, которая его кормит.

И чтобы найти истоки появления этой фамилии в корякской земле, в Гижигинской крепости, и связать ее с именем последнего начальника Гижигинской казачьей команды, нам нужно будет пройти немалый генеалогический путь.

1677 год. Окладная книга Илимского острога 1677 (7185) г. Рядовые служилые казаки. Среди них Трошко Козмин сын Падерин.

Это начальный след.

Затем в третьем томе справочника РГАДА «Якутская приказная изба» находим упоминание, датированное 1699/1700 годом:

«Ужинная и умолотная книга выдельного десятинного хлеба по Нижней Киренской волости прежнего приказчика Никифора Корсакова и выдельщика Василия Цыпкина, 1699—1700 г. Переходящие скрепы Романова и Мухоплева, скрепа илимского сына казачьего Степана Трофимова Падерина за целовальника Василия Черепанова».

Степан Трофимович Падерин оказался не случайным участником процесса скрепления своими подписями столь важного документа.

Андрей Черепанов, автор замечательного генеалогического исследования фамилий бассейна Верхней Лены, сообщает о том, что Степан Ирофимович из казаков-разночинцев стал подъячим, то есть не служилым, а приказным человеком.

Падерин Степан Трофимов сын, подъячий, умер в 1747 г.

Жена Зубова Анна Ивановна (1662), дочь казака Илимского города [РГАДА, фонд 350, опись 2 д. 1059, л. 699, 819]

Его сын уже не считал себя уже казаком. Г.Ф. Быконя в своей книге «Казачество и другое служебное население Восточной Сибири в XVIII - начале XIX в. (демографо-сословный аспект)», изданной в Красноярске в 2007 году отмечал:

«…ревизская сказка 1762 г. копииста Верхне-Ленского присуда Иркутского уезда Андрея Степановича Падерина, 1718 г. рождения, сына местного подьячего, умершего в 1747 г. Его матерью была дочь илимского казака, три тетки - замужем за иркутским и местным казаками, и священником. Сам Падерин в момент подачи ревизской сказки был женат на 40-летней дочери местного разночинца. Две их дочери, 21 и 19 лет, выданы замуж за местного разночинца и бирюльского крестьянина. Кроме того, в семье было три сына: старший Петр, трехлетним попавший в подушные списки второй ревизии, уже служил вместе с отцом пищиком местной земской избы, средний, 10-летний Василий, обучался грамоте, а младшему было три года.

Насчет сыновей Падерин прямо в сказке написал, что согласно указу Иркутской провинциальной канцелярии от 23 ноября 1744 г. он желает «обучать их грамоте и писать за собою», то есть он считал себя одновременно и приказным.

О том, что значительную часть сельских, по функциональной своей роли приказных, составляли казаки и разночинцы (разночинцы-казаки, не попавшие в штатное число в 1725-1728 гг.) свидетельствует рапорт в 1751 г. Сибирской губернской канцелярии в Сенат с просьбой выключить из подушного оклада 15 «действительно служащих дворян и детей боярских», а также 150 казаков с их детьми и четырех приказнослужителей».

В ревизской сказке не был отмечен еще один из сыновей Андрея Степановича Падерина – Дей. Но он и не мог быть отмечен, так как был «поскребышем» – родился через двадцать с лишним лет после братьев – 19 июля 1783 года.

И вот его судьба забросила на Камчатку в составе Камчатского (бывшего Иркутского) гарнизонного батальона, вошедшегов камчатскую историю, как полк генерала Сомова и «сомовское поветрие» – страшнейшая оспенная эпидемия, унесшая жизни тысячи коренных камчадалов. [Сгибнев А.С.: «В зиму 1799 г. и 1800 г. болезнь похитила 1 682 человека туземцев обоего пола, а с русскими более 2 000 человек», «Очерк главнейших событий в Камчатке».]

Но Дей Андреевич не был в этом виноват. Он был обыкновенным писарем. И конечно не мог отвечать за ошибки восточно-сибирских правителей (или как еще их называли – сатрапов), которые принимали совершенно непродуманнуе решения, в том числе и о поселении на Камчатке на ланд-милицком положении (аналог – военные поселения графа Аракчеева), суть которых сводилась к тому, что военные поселенцы на Камчатке будут сами себя обеспечивать продовольствием (продуктами собственного земледелия) и одновременно нести военную службу и быть в полной боевой готовности к отражению потенциального врага.

А вот реальная цена этого проекта, автор которого – генерал Сомов сбежал с Камчатки «по слабости злоровья», как только столкнулся с реальной действительностью; «гладко было на бумаге, за забыли про овраги»:

«Назначение в Камчатку батальона сделано помимо иркутского губернатора после манифеста 1799 г., июля 15, по политическим видам. На содержание батальона, кроме находящихся в Камчатке 129 челов. казаков, в течение 10 лет употреблено 1791566 руб., не считая единовременных расходов. Но все эти затраты ничего не значат против того бедственного положения, до которого доведен теперь Якутский край. Еще до назначения в Камчатку батальона якуты чувствовали уже ощутительную тягость в доставке в Охотск провианта; но с прибытием батальона потребовалось ежегодно по нескольку десятков тысяч лошадей, большая часть которых пала на дороге по недостатку кормов и изнурения по непроходимому пути. В одном 1808 г. пало у них до 10 000 лошадей. Разоренные якуты отказались от подрядов, и их стали наряжать для перевозки провианта силою, заставляя выполнять эту повинность и бедных, и богатых.

Прежние опыты хлебопашества в Камчатке, кажется, достаточно убедили правительство в его невозможности; но, несмотря на это, приступили к новым опытам, и в больших размерах, стоивших казне громадных расходов. Военная же команда отняла у камчадалов их первобытную простоту, свободу и спокойствие. Словом, край упал до того, что не скоро может поправиться» [из «Очерка главнейших событий в Камчатке»].

В итоге было выработано новое Положение о Камчатке, которое было Высочайше утверждено 9 апреля 1812 года. Оно состояло из 90 пунктов.

Нас интересуют первые три:

• «Всех нижних чинов и унтер-офицеров камчатского баталиона, роты в Удском остроге находящейся, команд: штатной, провиантской и коммисариатской, выслуживших узаконенный срок, уволить в отставку.
• Уволенным таким образом нижним чинам и унтер-офицерам всех вышеупомянутых команд предоставить свободу или остаться в Камчатке на поселении, или возвратиться внутрь государства на место прежнего их жилища, либо куда пожелают.
• Затем из не выслуживших узаконенные сроки унтер-офицеров и нижних чинов укомплектовать полагаемые §§ 12 и 25-м флотскую экипажную в Петропавловской гавани роту, также и казачьи команды, камчатскую и ижигинскую, какое потребуется за пополнением сих последних команд казачьими детьми, к несению службы способными, что в особенности поручить будущему начальнику Камчатки, предписав ему наипаче избирать к тому, по возможности, людей, кои сами в Камчатке остаться пожелают, предпочтительно же сибирских уроженцев».

В 1812 году Дей Андреевич Падерин был писарем в штате провиантского комиссарства.

Он остался служить на Камчатке.

И по данным за 1835 году был не только казначеем Петропавловской экипажной роты, но и титулярным советником, то есть чиновником IX класса по табелю о рангах, что соответствовало обер-офицерскому чину.

Судя по документам той пору у них с супругой Дарьей Степановной, не было своих детей.

Первым из их воспитанников был Гаврило Яковлевич Гладкой, который в исповедльных записях Петропавловского собора за 1835 год отмечен уже как женатый казак Падерин Гаврило Деевич. Но дальнейшая судьба его осталась для нас неизвестной.

В том же 1835 году у супругов Падериных был новый воспитанник – Егор, 12-ти лет, то есть примерно 1823 года рождения.

Настоящее его имя – Константинов Егор Дмитриевич, сын военнопоселенца, то есть бывшего солдата Камчатского гарнизонного батальона Дмитрия Семеновича (1772 г.р.) и его супруги Анисьи Лукиничны.

Братья Егора – Лев, Иов, Прокопий – служили в казаках Петропавловской казачьей команды.

Дочь Иова – Константинова Анисья Иовна (1862 г.р.), дочь отставного казака, в 1880 году вышла замуж за потомка якутского крестьянина, переселенного в начале этого века на Камчатку – Пономарева Николая Ивановича (1859-1908), проживавшего в окрестностях Петропавловского порта в селе Авача.

В 1850 году Егор Деевич Падерин/Егор Дмитриевич Константинов был верстан в казачью службу. В формулярных записях его продвижения по службе постоянно происходит путаница – то он, как это и было, из детей военного поселенца, из солдатских детей, то он из… обер-офицерских детей.

Наконец, в 1852 году все окончательно сложилось и Егор Деевич Падерин, как обер-офицерский сын, был произведен в чин урядника и направлен в Гижигу начальником местной казачьей команды.

Первого из своих сыновей в честь своего приемного отца он назвал Деем и это имя в дальнейшем переходило из поколения в поколение.

В «Посемейном списке о казаках Камчатской команды служащих и отставных с их детьми» за 1852 год [РГАВМФ, Ф. 906, оп. 1, Д. 16, Л. 41] отмечены:

Проживающие в Петропавловском порте

Служащие

Урядники

Егор Деев Падерин – 30

Его сыновья: Дей – 7, Степан - 2

В «Именном списке казакам Гижигинской казачьей команды и их семействам обоего пола» за 1856 год [РГАВМФ, Ф. 906, оп. 1, Д. 29, Л. 75] Егор Деевич уже повышен в чине

Пятидесятник Егор Падерин – 34, поступил на службу в 1850 г.

Ж. Елизавета Александровна – 34

Дети: Дей – 12, Настасия – 9, Степан – 7, Андрей – 1

Умер Егор Деевич в страшную гижигинскую зиму 1900 года, когда из 600 жителей этого посления умерло 160 человек, рассказал дальневосточный журналист Антон Петрович Сильницкий:

«В эту зиму, с конца декабря 1899 года и по апрель 1900 года, Гижигинский край посетила эпидемия кори. Эта эпидемия, завезённая из Камчатки торгующим Федором Косыгиным, не страшная в городах, где есть и врачи, и аптеки, и возможность соблюдать различныя предписания врачей относительно диеты и гигиены вообще, приняла в далекой Гижиге угрожающие размеры, и картина бедствия населения от кори, в общем, такова.

Зима 1899—1900 года была в Гижиге лютая, холодная. Пурга свистела неделями. Снегу была такая масса, что всю Гижигу, можно сказать, засыпало снегом, из-под котораго торчали лишь крыши домов, а перед дверями, занесёнными сугробами, вырывались в снегу тоннели, которые служили для входа и выхода людей. Болезнь началась 27-го декабря 1899 года, причём первым заболел зауряд-сотник Егор Падерин, который 2-го января 1900 года вследствие осложнений кори отдал Богу душу. Ко дню смерти Падерина, то есть ко 2-му января, из шестисот жителей Гижиги уже заболело до ста человек, а в середине января болезнь приняла такие размеры, что из всех жителей Гижиги здоровых было только восемнадцать человек, а остальные все поголовно заболели. Болели целыя семьи, так что дома оставались неотапливаемыми, ибо некому было сходить за дровами и истопить каминок. Смертность приняла такие размеры, что 12-го января 1900 года в один день умерло четырнадцать человек, а затем не проходило того дня, чтобы не было в Гижиге четырех-восьми смертей. О похоронах покойников не могло быть и речи, ибо некому было копать могил, и трупы умерших сносились отдельные дома, где и складывались в кучу, причем к 9-му марта, когда болезнь приутихла, в трёх домах, обитатели которых вымерли поголовно, было сложено 157 трупов. Из этих 157 покойников не все, однако, умерли от кори, а многие, особенно дети, замерзли живыми. Так, например, в семье гижигинскаго казака Беломойнова 10-го января умер глава семьи, сам Беломойнов. Вечером того же дня его жена стала мучиться родами, и ей Бог дал сына, но только появился на свет новый гижигинец, как его мать, ослабленная родами, заболела корью, нашедшей для себя настолько благоприятную почву, что 11-го января к вечеру родильница умерла, а новорождённый так и не дождался следующаго дня: он замёрз в ночь с 10-го на 11-е января. Племянник Беломойнова, также больной, 11-го января в полдень, пытался затопить каминок, но он с лучинкой в руках так и свалился у каминка, не успевши его затопить. И вот картина, когда здоровые заглянули в дом Беломойнова: племянник с лучинкой в руках лежит мёртвым при входе у каминка, немного дальше лежит мёртвый глава семейства, казак Беломойнов, а на кровати лежит мёртвая его жена, а с нею рядом, кое-как завёрнутый в кухлянку лежит новорождённый. Но не вся семья вымерла: на другой кровати маялся без сознания мальчик одиннадцати лет. Его голова горит, а ноги отмерзли (впоследствии этот мальчик всё-таки умер, причём причину его смерти гижигинцы объясняют тем, что отмороженныя ноги, не будучи во время ампутированы, повлекли за собою дальнейшия повреждения организма, окончившияся смертью мальчика).

Такая картина, как описанная, имела место во многих семьях, ибо теперь в Гижиге семь домов, обитатели которых вымерли поголовно, а про Беломойнова я разсказал не в виде исключения, а для иллюстрации картины бедствия, постигшаго Гижигу в зиму 1899—1900 годов. Вот при таких-то тяжёлых условиях самоотверженно послужили бедствующему населению два лица: помощник начальника Гижигинской округи Анкудинов (бывший начальник округи статский советник Пржевалинский также заболел корью. Он, положим, оправился от этой болезни, но летом 1900 года все-таки умер, причём причина его смерти, как мы слышали, имеет большую связь с корью), бывший помощником Н. Л. Гондатти в Анадырском крае, и г. Янковский, сын нашего коннозаводчика. Эти два лица, будучи в числе восемнадцати, которых пощадила эпидемия, поработали с конца декабря 1899 года по апрель 1900 года так, как могут работать люди возлюбившее ближняго больше самого себя и готовые отдать ему душу не на словах, а на деле. Они разделили Гижигу на участки и привлекли всех здоровых к уходу за больными, а уход был нужен вот какой. Корь, постигшая Гижигинский край, осложнялась чрезвычайным разстройством желудка, и вот здоровый, подавая помощь больной семье, прежде всего, должен был вынести в покойницкую трупы, затем обмыть больных от экскрементов, затем принести дров, затопить каминок, сварить какую-нибудь еду, а затем уже ухаживать, собственно, за больным: ставить ему клизмы, компрессы, давать лекарства и прочее. А как много было больных, как много приходилось выносить трупов, обмывать прикованнаго к смертному одру больного необычайным поносом, как вообще трудно приходилось здоровым и, главным образом, Анкудинову и Янковскому, про то говорят цифры, которыя мы вновь повторим: населения шестьсот душ, из них здоровых в самый разгар болезни восемнадцать человек. Число смертей, главным образом за январь — сто шестьдесят человек. Помощи извне ждать было нечего, и гижигинцы обратились к взаимопомощи. Между состоятельными жителями была устроена подписка, которая дала 1 300 руб., причём купец Брагин, лёжа на смертном одре, нацарапал на подписном листе: «Зертвую тысячу рублей», а другие — кто сто, кто десять (меньшей суммы нет). Могли подписать что-либо всего девять человек, и они подписали щедро. Собранные 1 300 руб. пошли на дело призрения сирот, которых эпидемия лишила родителей и вообще тех, которые кормили их.

Эпидемия стала ослабевать с середины февраля, а в марте уже стали выпадать по два дня подряд, обходившиеся без случаев смерти, а к концу марта многие повыздоровели, и общими силами были выкопаны две братских могилы, в которыя и были перенесены сто пятьдесят семь (первые три покойника, умершие в декабре, тогда же и похоронены) покойников, и похоронены, конечно, без гробов. В наружном виде Гижиге остались следы описаннаго бедствия: навесы из-под рыбных вешал остались без крыш, ибо таковыя употреблены на топку каминков, да семь домов стоят заколоченными: их обитатели умерли все до единаго и покоятся в общей братской могиле… Много осталось сирот, много таких, у которых в нетопленной несколько дней подряд хате при температуре до минус сорока восьми градусов по Реомюру отмерзли ноги, руки, нос… Следы эпидемии, словом, были заметны и в мою бытность в Гижиге спустя полтора года. Много лет пройдет, когда гижигинцы станут забывать постигшее их бедствие, но, полагаем, не забудут они Анкудинова, Янковскаго и других гижигинцев, которые в дни бедствия поработали, как истинные христиане.

Свирепствовала корь и среди гижигинских, анадырских и, чacтию, охотских инородцев, много их умерло, но сколько именно и как, вообще, протекала эпидемия в инородческих стойбищах — про то знает один лишь Всеведущий Бог».

Но это еще не вся история, рассказанная Антоном Петровичем.

«Я позволил взять из Гижиги на свою личную ответственность мальчика, казачьего сына Ивана Падерина 11 лет, дабы выработать из этого мальчика будущего интеллигента Гижиги, которому были бы дороги интересы его далекой и бедствующей родины. Этого мальчика мне удалось определить в приготовительный класс хабаровского реального училища. Падерин учится не дурно, хотя, конечно, и не блестяще, ибо он до приезда в Хабаровск кроме тундры да пустынного гористого взморья его далекой родины ничего не видал, и даже те многие понятия, которые упоминаются в детских книжках для чтения, Падерину совершенно неизвестны. Вывозя Падерина из Гижиги, я далек был от мысли благодетельствовать этого мальчика, но я считал и считаю его тем орудием, при помощи которого с течением времени можно будет воздействовать на быт и экономическое благосостояние Гижигинского края. Падерин, по моему мнению, имеет право на благотворительность правительства: его дед и отец, природные гижигинские казаки, непрерывно прослужили Великому Государю 102 года, прослужили верой и правдой, получая за свою службу всего 36 руб. в год, да солдатский паек. Исходя из этого положения, я рассчитываю, что начальство хабаровского реального училища окажет свою милость и вывезенному мною из Гижиги малолетнему казаку, наряду с теми учениками, которые пользуются щедротами правительства за службу их отцов».

Вполне вероятно, что именно с этим Иваном Падериным через десять лет и встретится в корякской тундре миссионер, впоследствии епископ Камчатский Нестор (Анисимов), оставивший об этой – необыкновенной – встрече свой рассказ:

«Вспоминается еще и такой случай, произошедший во время одной из моих поездок в глубь Камчатской обла­сти, едва не кончившейся трагически.

Вместе с коряками на ездовых собаках я отправился с Чукотки в селение Гижигу. Когда большая часть пути нами была пройдена и до Гижиги оставалось ехать около пяти часов, я, с согласия моих спутников-эвенов, отдал все, что было у нас съестного и для людей, и для собак, обитателям одной из последних юрт на нашем пути: ведь приближались к своему дому, где все есть. Стояла ясная, тихая погода, не предвещавшая ничего опасного для нашего последнего небольшого перехода.

Но неожиданно для нас начался снег с ветром, пере­шедший в неистовый буран; вскоре нас занесло так, что не стало видно ни зги. Собаки поджали хвосты и остано­вились, залепленные снегом, жутко завывая. Мы сперва не теряли бодрого расположения духа, так как были уверены в том, что буран к утру пройдет и мы тронемся в дальнейший путь на Гижигу. Но... пришлось просидеть на месте восемь суток!

И люди, и собаки страдали от голода. Сначала коряки строгали тонкую стружку дерева «тальник» - «яый» и ели, но это нисколько не утоляло голод. Древесная стружка со снегом не могла быть нормальным питанием. Тогда эвены начали убивать наиболее истощенных из своих ездовых собак. Это была единственная возмож­ность спасти остаток собак от голода, да и эвены жадно ели сырое мясо. Они уговаривали и меня есть собаку, но я предпочел жевать нерпичий ремень с отвратительным запахом жира, хотя это нисколько не утоляло голод. Только отчаяние вынуждало меня пытаться насытиться таким способом.

На исходе пятого дня нашего сидения под снегом неожиданно блеснул светлый луч спасения. Оставшиеся в живых собаки выбрались из-под снега и радостно, весело завыли хором. Мы объяснили это тем, что либо медведь близко, либо иной зверь, не ожидая ничего другого во время бурана.

Но вдруг к нам подъехали две собачьи нарты, и находившиеся при мне эвены закричали:

- Приехал Ванька, казак Падерин! Потеряв от голода самообладание, я выбрался из-под снега и взмолился, обращаясь к приехавшему казаку:

- Дай, Христа ради, хлеба!

Казак степенно улыбнулся и сказал:

- Погоди, батюшка, прежде благослови меня... я ведь с тобой два года не встречался. Благослови, а уж потом я тебе хлебушка дам.

Но в этот момент смертельной опасности от голода я забыл слова Христовой истины: не о едином хлебе чело­век жив будет, но всяким Божиим словом, исходящим из уст Его (Мф. 4, 4).

И я страдальчески продолжал просить:

- Нет, дай хлеба!..

После того, как я, опомнившись, благословил Па­дерина, с его помощью была укреплена нартами палатка, куда меня с опухшими ногами втащили к костру. Мы были накормлены похлебкой с юколой, хлебом и чаем. Падерин растер мои окоченевшие больные ноги, чем значительно облегчил страдания.

Наше вынужденное сидение под снегом продолжа­лось с 24 января по 1 февраля. А 31 января я, собравшись с силами, полулежа в брезентовом плаще, отслужил благодарственный молебен о нашем спасении, при этом казак Падерин был певчим. После богослужения и искренней молитвы мы все как-то преобразились: настроение было светлое, радостное, праздничное, бодрое. Я, благодарный Падерину за спасение, восхищался его самоотверженностью и недоумевал, как он мог в такой буран подъехать к нам.

Как выяснилось, Падерин со своими спутниками ехал из Гижигинска. Ураган застиг его недалеко от нас, а так как ветер был для них попутный, собаки, на которых они ехали, учуяли близость нашего месторас­положения и, напрягая силы, притащили своих седоков к нам. Мы вместе пробыли еще трое суток, и я искренно говорил, что в этой сооруженной общими силами палатке согласен остаться на все время. Затем наступила ясная погода, и мы двинулись дальше.

…А вот и самая первая встреча Нестора в Гижигинске: «Переходя к рассказу о жизни в отдаленном Охотско-Камчатском и Чукотском краях, я должен пояснить, что собственно Камчатка - это только полуостров Камчатский с населением, в подавляющем большинстве своем состоящим из обрусевших камчадалов, русских, тунгусов и коряков. Но полуостров Камчатский - это только малая часть так называемой прежней Камчатской области, в которую входили, помимо Петропавловско-Камчатского, еще Охотский, Гижигинский, Анадырский и Чукотский уезды и Алеутские, или Командорские, острова. Вся Камчатская область занимала тогда площадь приблизительно 190000 квадратных верст. Протяженность береговой полосы Охотского моря и Великого океана, окружавших всю Камчатскую область, равнялась десяти тысячам верст.

Дикий, северный, угрюмый край. Лютые морозы и снега, труднопроходимые просторы с немногочисленным населением и суровой природой. Таким предстал он полвека назад передо мной - юным, еще ничего не видевшим, кроме семьи и школы.

Свое служение я начал в Гижиге, севернее Камчатского полуострова, у берегов Охотского моря. Это небольшое, но по Камчатским масштабам очень важное селение на реке Гижиге стало центром моей первоначальной миссионерской деятельности. С большими трудностями добирался я туда. С парохода пересел на катер и миль 20 проплыл в открытом море, а потом по реке Гижиге поднимался бечевой. Лодку тянули собаки. Затем я пересел на полудикую лошадь. Летом в Камчатской области местами передвижение возможно только на лодках или верхом на лошади. Зимой лошадей отпускали в тундру на подножный корм, а весной их приходилось ловить арканами и снова приручать.

На другой же день после прибытия в глухое селение пришел ко мне камчадал и радостно произнес:

- Наконец у нас свой свясенник! Батюска, я просу тебя, доделай мой бабе ребенка!

Недоумевая, я стал возражать. Но он в ответ выразил недовольство: «Какой же ты батюска, если не знаесь своей обязанности», - и уже в гневе повторил свою просьбу и в заключение сказал:

- Такого батюску нам не надо!

На мое счастье, наш разговор услышала старушка, жена камчатского казака Падерина, у которых я остановился, и пояснила:

- Не сердитесь, батюшка, этот камчадал по своему понятию просит вас о следующем: из-за долгого отсутствия священника родившийся в его семье ребенок был окрещен повивальной бабкой с наречением ему имени, а ваш приезд обрадовал его, он просит вас завершить крещение младенца миропомазанием...

Второй подобный случай меня уже кое-чему научил. Один из камчадалов обратился как-то ко мне:

- Батюшка, дай моей бабе сорок!

Я уже понял, что он просит в сороковой день дать матери младенца положенную молитву. Впоследствии я научился их понимать».

Постараемся и мы понять, кто из Иванов Падериных встретился на жизненном пути таких знаменитых дальневосточников, как Антон Петрович Сильницкий, впоследствии начальник Петропавловского уезда, и епископ Камчатский Нестор (Николай Александрович Анисимов).

В тот период в Гижиге было три Ивана

Старший – Иван Егорович Падерин, в 1908 году пятидесятник.

Средний – Падерин Иван Андреевич (родился 23.02.1886), с января 1907 года был женат на казачке Евдокии Ивановне Красовской.

И младший – Падерин Иван Степанович (1891 г.р.). В январе 1910 года женился на дочери гижигинского мещанина Марфе Ивановне Поповой.

В любом из двух последних случаев (а по возрасту это мог быть любой из этих Иванов) мечта Антона Петровича Сильницкого не могла быть исполнена – та эпоха, ознаменованная политическим террором, особенно сильно ударила по малонаселенным дальним регионам.

Падерин Ив[ан]. Андреевич (1886, с. Палана, Камчатка), в середине 1930-х «социально-вредный элемент». Из крестьян. Камчадал. Малограмотный. При царе служил рядовым казаком. На допросе в НКВД 4.01.1935 показал: «В 1922, проживая в с. Крестово, меня, как имеющего лучшую нарту собак, староста с. Гижиги Брагин Ник.Инн., проживающий сейчас в Гижиге, послал в числе др. в сел. Наяхан привезти в Гижигу Бочкарёва, рук-ля белогвард. отрядов. Я это выполнил. Проживая в с. Гижига, Бочкарёв предлагал мне быть у него на службе, обещал сделать рук-лем среди всего тузем. насел., т.к. я пользуюсь среди мест. насел. авторитетом. Я не соглашался, ссылаясь на свою неграмотность в обиду, что Б. с меня взыскал назаконно долг в 800 р. продовольств. Управе, которой я уже уплатил до его прихода». После разгрома Б. был 6 мес. пред. сельревкома. В 1926 лишался избир. прав как торговец. До 1930 занимался охотой и рыболов. В 1932 вступил в к/х, возил почту из Паланы в Карагу «с охватом кочевников». До 1917 дом, амбар, корова 3 лошади, до 1929 только дом и амбар, на момент ареста 27.03.1934 (зав. почтой с. Лесная) вдобавок одна лошадь и одна корова. Обвин. по ст. 58-2-6-10-11. Тройка УНКВД по ДВК пост. от 2.02.1935. признав его социально-вредным элементом, лишила его права прожив. «в 39 режим. местностях». Реабил. в 1993. В Книге Памяти жертв полит. репрессий Камч. обл. «Из тьмы забвения…» (2010) отсутствует. (В. Пустовит, Камчатские персоналии, ВИК, № 9, П-К., 2016) .

Падерин Иван Степанович

(1887, Охотско-Эвенский р-н,с.Гижига, ДВК–-1933.12.09) камчадал, безработный, житель: Охотско-Эвенский р-н, с. Гижига, ДВК.

Арест: 1933.04.07 Арест. Охотско-Колымским ПО ОГПУ. Осужд. 1933.12.05 тройка при ПП ОГПУ по ДВК. Обв. по ст. 58-6 УК РСФСР. Расстр. 1933.12.09.

Место расстрела: г. Николаевск-на-Амуре

Реаб. 1989.10.18 по заключению Военной прокуратуры КДВО, основание: по Указу ПВС СССР от 1989.01.16 [Книга памяти Хабаровского края].

В 1901 году родился еще один Иван Падерин, но и его судьба была трагичной:

Падерин Иван Александрович, 1901 г.р., место рождения: ДВК, русский, арестован в 1935 г., осудивший орган: Тройка УНКВД по ДС, осужден 21.04.1938, статья: 58, расстрелян 16.06.1938, реабилитирован 14.06.1989

Но остались дети.

У Ивана Андреевича: Падерина Анна Ивановна (12.03. 1907); Падерин Андрей Иванович (23.01. 1911); Падерина Степанида Ивановна (19.12. 1912); Падерина Мария Ивановна (09.06. 1915); Падерин Николай Иванович (14.10. 1917); Падерина Татьяна Ивановна (04.01. 1920); Падерин Семен Иванович (15.04. 1922)

У Ивана Степановича: Падерин Иван Иванович (12.06. 1911); Падерин Пантелеймон Иванович (27.06. 1912); Падерина Вера Ивановна (18.09. 1915); Падерин Вячеслав Иванович (13.04.1918); Падерин Степан Иванович (28.02. 1922)

У Ивана Александровича – брат Анатолий (1898 г.р.) и сестра Елизавета (1903)

Однажды мы получили письмо:

«Я, Алла Ивановна (по отцу Падерина), мне 60 лет. По просьбе моей внучки я пишу историю семьи. Но вот по линии отца у меня совсем нет данных о родне. Его звали Падерин Иван Иванович. Год рождения примерно 1900–1915. В 1946–1949 г. был на Украине, Кривой Рог. Единственное, что еще мне помнится – улыбка. На Камчатке у него было 20 пар ездовых собак. Так как многие боятся просьб о помощи, то сразу оговорюсь, что мне ничего и ни от кого не нужно. Я вполне себе живу хорошо. Заранее благодарна за внимание».

Иван Иванович – это, вероятно, один из сыновей Ивана Степановича, который родился 12 июня 1911 года.

Но вернемся к задумкам Антона Петровича Сильницкого. Конечно, ряды Падериных поредели. И не только среди Иванов.

Падерин Ефим Александрович, 1892 г.р., место рождения: ДВК, русский, арестован в 1938 г., осудивший орган: Тройка УНКВД по ДС, осужден 21.04.1938, статья: 58, расстрелян 16.06.1938, реабилитирован 14.06.1989

В 1907 г. в Гижиге служили Степан Георгиевич Падерин, управляющий Гижигинской казачьей командой и хорунжий, и Иван Георгиевич Падерин

Старшего брата – Дея Георгиевича – уже не было в живых.

Но последним управляющим Гижигинской казачьей команды был его сын – казачий (а не полицейский, как у автора) урядник:

Падерин Григ[орий]. Дейча (1881, с. Гижига ныне Магадан. обл. – 22.12.1937), бывш. полицейский урядник. Из семьи полицей. пристава. Русский. ЦПШ. На Камч. с 1906. До 1915 урядник в с. Марково, после чего занимался торговлей. По сов. данным, применял наём. труд, избивал батраков, обирал чукчей, несовершеннолетнюю чукчанку Надежду (1903 г.р. впоследствии канд. ВКП/б/, санитарка Анадыр. окрбольницы) продал охотнику Петушкову за 12 ездовых собак. В 1933 искл. из к/х, лишён избир. прав. Систематически недовольствовался существ. строем. Американофил. На момент ареста 21.09.1937 с женой и тремя детьми проживал в с.Усть-Белая Анадыр. р-на Чукот. нац. округа, работал в лич. хоз-ве. 28.11.1937 Тройка УНКВД по ДВК приговорила его без предъявл. обвин. к ВМН. Реабил. прокуратурой Камч. обл. 20.06.1989. (В. Пустовит, Камчатские персоналии, «Вопросы истории Камчатки», № 9, П-К, 2016).

В 1900 году на свет появляется еще один Дей – Георгиевич.

В 1934 – Дей Анатольевич.

За полвека проживания в Гижиге Падерины породнились со многими старожилами – потомками служилого люда Гижигинской крепости. Так Анастасия Георгиевна Падерина, дочь зауряд-сотника, вышла замуж за казака Гаврииала Николаевича Кожевина. Ее племянница, Дарья, дочь Степана Георгиевича, вышла замуж за сына священника Шипицына Ивана Митрофановича. Другая племянница – Евдокия Деевна – за гижигинского мещанина Александра Андреяновича Брагина.

И сегодня, если проследить дальнейшую родовую историю Деевичей, начиная с Егора Дмитриевича Константинова, то мы можем узнать много нового и интересного.

23 апреля 1942 года оформлен наградной лист на старшего лейтенанта Андрея Ивановича Падерина (1919 г.р.), заместителя командира батальона 1150 стрелкового полка 342 стрелковой дивизии, в котором говорится

«Тов. Падерин вступил в бой командиром взвода пешей разведки. С первых же дней боев тов. Падерин проявил героизм, смелость и отвагу. Тов. Падерин со своим взводом 16 раз ходил в разведку, принося ценные донесения и без единой потери возвращался в часть. Во время боев тов. Падерин сам лично уничтожил до 40 фашистов, броском гранаты вывел из строя расчет ручного пулемета и захватил его. Во время разведки тов. Падерин часто попадал в окружение, но выходил без единой потери, уничтожив при этом до 10 фашистов. В бою под селом Черемошна т. Падерину было поручено командовать ротой. С этой задачей т. Падерин справился на отлично3.2.42 г. т. Падерин со своим взводом вступил в бой против 80 немцев. В этой схватке т. Падерин уничтожил огневую точку противника. По возвращении после контузии т. Падерин был выдвинут на должность заместителя командира батальона. Представляется к Правительственной награде медалью «За боевые заслуги».

А уже 24 февраля следующего, 1943 года, Андрей Иванович Падерин представлен к высшей награде того времени – ордену Ленина:

«Капитан Падерин А.И. в боях за опорный пункт Городище 20.02. 43 г., когда выбыл из строя к-р б-на, принял на себя командование б-ном, смелым броском б-на занял опорный пункт Городище. Находясь в первых рядах, лично сам уничтожил 3 офицеров, до 30 солдат, подавил огонь 2-х ручных пулеметов. Под его руководством б-н отразил 20-21.02. 43 г. 8 контратак пр-ка. Был контужен и ранен. Достоин высшей правительственной награды орденом «Ленина».

Если кто помнит, то в самом начале этого очерка я упомянул о том, что родная племянница Егора Деевича Падерина – Анисия Иовна Константинова вышла замуж за потомка якута Николая Ивановича Пономарева. Ее внук – Николай Иннокентьевич Пономарев (1917 г.р.), как и Андрей Иванович Падерин, прошел всю войну, сражаясь с фашистами, и был награжден медалью за оборону Москвы (09.12. 1944), медалью «За боевые заслуги» (12.06. 1944), орденом Красной Звезды (16.07. 1944), медалью «За отвагу» (27.03. 1945), медалью «За освобождение Варшавы», медалью «За взятие Кенгсберга».

И еще один штрих в этой родовой истории северян Контантиновых – Падериных, вспоминая напутственные слова Антона Петровича Сильницкого.

Вячеслав Иванович Падерин (1968 г.р., пгт. Палана, Корякский автономный округ): в 2004-2007 годах - депутат Думы Корякского автономного округа; в 2009 году - советник губернатора Камчатского края по вопросам коренных малочисленных народов Севера; в 2010 - заместитель краевого министра общественных отношений; в 2011 году - заместитель министра по делам Корякского округа.

Сергей Вахрин,
член Союза писателей России

• Назад
• Вперёд