Казаки Чудиновы в истории Дальнего Востока
- Подробности
- Опубликовано: 12.08.2023 08:06
- Просмотров: 553
Вахрин Сергей Иванович.
Член Союза писателей России,
Доклад прозвучит на конференции по истории освоения Дальнего Востока в Советской Гавани 16-17 августа
Очень часто происхождение этой фамилии – Чудиновы – связывают с легендарным народом, который называли чудью. Отсюда Чудское озеро и Чудские городища на Северном Урале. А чудь белоглазая – это вообще народ, живущий под землей, славянские гномы, рудокопы и хранители подземных кладов.
Но наша именная шкатулка открывается проще – когда-то существовало такое доброе, ласковое мирское имя – Чудинка, которое давалось ребенку при рождении еще до его крещения…
Хотя, опять же, есть и другая версия: имя Чудинко или Пуганко было не добрым и не ласковым, а оберегом от злых сил, которые не трогали «своих», ибо «Чудинко сродни кикиморе, это воплощение злого начала. Плохие люди закладывают его в виде маленькой тряпичной или деревянной куклы под бревно дома во время строительства. Чудинко пугает жильцов по ночам стуком и треском. Особенно силен он в заброшенных домах. Избавиться от него можно, только уничтожив куколку. Те, кому надоедают проказы чудинка, должны звать знахаря на подмогу или, на худой конец, колоть вилами в нижние бревна избы с приговором: «Вот тебе, вот тебе, за то-то и вот это!» А тут и трогать никто не будет – злой оберег убережет от злых сил. Не верите: «В славянском именослове особая роль отводилась и именам-оберегам, которые, по представлениям наших предков, защищали детей от сглаза и порчи. Древнейшими из таких имен были Ненаш (ребенок не наш), Найден (ребенок был найден, поэтому тоже не наш), Приемыш, Подкидыш, Неждан и другие. Называя новорожденного таким особенным именем, родители будто не признавали его своим: считалось, что так можно направить по ложному следу злые силы, способные навредить новорожденному. Также для того, чтобы сделать детей непривлекательными для вредоносных духов, родители называли их в честь некоего изъяна, зачастую воображаемого: Некрас, Грязной, Упырь, Немыт, Нелюб, Бессон. Славяне верили, что злые силы подумают, что ребенок с таким именем уже испорчен, и потеряют к нему интерес. Подобные имена некоторые филологи называют профилактическими. От них позднее образовались многие распространенные русские фамилии: Некрасов, Грязнов, Бессонов и другие».
Удивительно другое – в огромной по объеме книге «Служилые люди Сибири конца XVI – начала XVIII вв.», охватывающего более 20 тысяч фамилий, профессору Д.Я Резуну не встретился ни один сибиряк по фамилии Чудинов или Чюдинов. И это очень странно. Потому что в нашей небольшой картотеке сибирских казачьих фамилий фамилия Чудиновых – не редкость. Например, в 1689 году в Тобольске в конных казаках служат два брата Офонка и Ивашко Минеевы сыновья Чюдиновы, а по данным за 1661 год в Тобольске служит казак Минка Чудинов, их отец. А Тобольск, как известно, – столица Сибири того самого периода. Были свои Чюдиновы и в Томске: Чюдинов Федька Нестеров, который сообщил и историю появления этой фамилии в глубине Сибири: «Отец березовец, казачий сын, и за отцом пришел в Томск, а он, Федька, верстан в пешие казаки в выбылое место. Оклад пеший рядовой».
Но мы вернемся к Тобольску, к истокам дальневосточной казачьей фамилии Чудиновых. В начале XVIII столетия мы находим здесь и других казаков Чудиновых (Чюдиновых) – Иван, Илья. А вот, как разворачиваются дальнейшие события – оказывается в Якутский (Тогда еще Ленский) острог первые Чюдиновы (Чудиновы) прибыли в качестве годовальщиков, то есть командированных, и в составе Якутского гарнизона мы находим имена – Ивана и Ильи. Точнее, двух Иванов – Ивана Большего (казака из шестнадцатой пятидесятни Якутского казачьего полка) и Ивана Меньшего (четвертая пятидесятня). Один из Ивашек Чудиновых (вероятно, Большей) отмечен был в казачьих списках Якутска за 1681 год. Казак Илья Чудинов впервые отмечен в Якутске в 1688 году. У него здесь было два брата – Офонка (1673 г.р.) и Ивашко (1678).
В 1696 году Чудинов Офонька служит в Тобольске в конных казаках. И это не может быть простым совпадением – Офонка вернулся на свою историческую родину.
«Ужинная и умолотная книга выдельного десятинного хлеба по Орленском волости» за декабрь 1691 года называет нам еще одно имя – Осипа Чудинова, который вместе с Петром Федоровичем Козыревским исполняли в этом регионе роли приказчиков. В 1706 году в составе восьмой пятидесятни Якутского казачьего полка мы обнаруживаем Алексея Семенова сына Чудинова. А по спискам 1720 года находим его братьев – Ивана Семенова сына Чудинова, конного казака Илью Семенова сына Чюдинова и отставного казака Иону Семенова сына Чюдинова.
И потому мы возвращаемся снова в Тобольск и находим «Книги имянные тоболским ржуником и детем боярским и съезжей избы подьячим и служилым всяких чинов людем и оброчником и юртовским служилым татаром что кому оклад великих государей хлебного жалованья и соли ко 169 (1661) году» (РГАДА, Ф. 214, Оп. 1, Д. 409), в которых написано, что тобольский казак «Чюдинко Семенов послан в Ылимской острог на вечное житье».
А дети Чудинки – Алексей, Иван, Илья и Иона Семеновичи и стали Чудиновыми.
Алексей Семенович Чудинов остался в истории Северо-Востока России, как один из ее конкистадоров. Вот, что пишет историк А.С. Зуев о событиях 1702 года на Чукотке: «В ответ на обращение в 1701 г. ясачных юкагиров Ходынского роду «Некраско с родниками» о защите их от чукотских набегов анадырский приказчик сын боярский Григорий Чернышевский отправил в апреле 1702 г. из Анадырска в поход на чукчей Алексея Чудинова во главе отряда из 24 служилых, анадырских жителей и промышленных, 110 ясачных юкагиров и коряков. Поход продолжался 8 недель с апреля по июнь 1702 г. Дойдя до Анадырского «моря» (Анадырского залива?), отряд разорил 13 юрт пеших чукчей, которые отказались дать ясак, «и на том приступе в тех юртах мужеска полу человек с 10 убили и жен их и детей в полон взяли, и многие полоненные у них сами давились и друг друга кололи до смерти». Спасшиеся из этих юрт чукчи известили остальные стойбища. Вскоре отряд имел бой с 300 чукчами, разбил их, побив человек с 200. На другой день (со слов казаков – участников похода Тимофея Даурцова, Федора Портного, Петра Мунгала) отряд был окружен 3 тыс. оленных и пеших чукчей. Произошла жаркая битва, длившаяся целый день. Отряд, хотя и дрался отчаянно и убил много чукчей, но понеся большие потери (по одним данным – 70 раненых, по другим – всего 10 раненых русских и юкагиров), вынужден был сесть в осаду. Просидев пять дней и видя, что чаша весов склоняется не в их пользу, русские вместе со своими союзниками бежали в Анадырск. Вполне возможно, что казаки в своей сказке о походе сильно преувеличили численность чукотских воинов. Но вряд ли стоит сомневаться, что их было много. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что у чукчей была хорошо налажена связь между стойбищами, и они были в состоянии оперативно выставить достаточно большое количество воинов».
В 1706 году Алексей Чудинов погиб уже на Камчатке. В сибирских казачьих войсках существовала наследственная преемственность в продвижении по служебной лестнице, и мы обращаем внимание на тот факт, что Гаврило Чудинов (отчество которого мы пока не выяснили) камчатскими приказчиками Тарабукиным и Петровым дважды (в 1728-1730 гг.) назначался заказчиком (управляющим делами) Нижнекамчатского острога, и авторитет его был настолько высок, что в 1731 году во время Харчинского бунта именно он был избран казаками «полевым приказчиком» (атаманом) для подавления бунта. В 1735 году по приговору Розыскной канцелярии в числе многих виновных в причинах этого бунта был «вместо смерти бит кнутом».
По нашей версии именно Гаврило Чудинов и является родоначальником камчатского казачьего и крестьянского рода Чудиновых.
Но мы остановимся только на одной – мореходческой – линии Чудиновых, потому что именно на морской службе они прославили свою родовую фамилию и вошли в мировую историю. И открыл эту новую историческую страницу семейной летописи все тот же Гаврило Чудинов, который в 1747 году был мореходом на судне «Иоанн» (по другим данным – «Симеон и Иоанн»).
Вот, что сообщает по этому поводу Василий Берх: «1747. В сем же году отправилось еще одно судно, именовавшееся шитиком Иоанном. Оно принадлежало московскому купцу Ивану Рыбинскому и ярославскому (у Л.С. Берга – яренскому) Степану Тырину. Путешественники сии, пробыв 2 года на ближних Алеутских островах, возвратились в 1749 году с 1 000 морских бобров и 2 000 песцов. Груз сей, как видно по запискам, продан за 52 590 рублей». И это не было случайностью. И мы находим тому документальное подтверждение: ««…Во время де зимования на том острову (Беринга – С.В.) посылал он команды своей людей служилых Гаврила Чюдинова, Дмитрея Наквасина, нарымского посацкого Данила Соснина, посацкого же Венедикта Обухова, казачья сына Петра Верхотурова, Невъянских заводов жителя Михаила Никитина для достоверного свидетельства земли» (1746 г., из справки Большерецкой канцелярии о плавания сержанта Басова на шитике «Петр» на Командорские острова в 1743 – 1746 гг., (АВПР, фонд РАК, д. 8).
И эта выписка из архивного документа свидетельствует о том, что Гаврило Чудинов был в составе первого промыслового экипажа, который 1 (12 по новому стилю) августа 1743 года открыл для России путь для промыслового освоения земли, которая впоследствии вошла в мировую историю под именем Русской Америки.
У Гаврилы Чудинова было два сына – Иван и Петр. В 1747 году архимандрит Камчатский Иоасаф Хотунцевский направил Ивана в Тигиль учителем в открывшуюся здесь при церкви школу. Так появилась тигильская линия Чудиновых.
В 1813 году после расформирования Камчатского гарнизонного батальона (более известного в истории Камчатки, как полк Сомова) часть Чудиновых (братья Николай и Виссарион Петровичи) перешли в разряд военных поселенцев и переселились в село Ключи. Так возникла ключевская линия крестьян Чудиновых. В 1854 -1855 годах родственники встретились в Петропавловском порту.
Участие в обороне Петропавловского порта принимал матрос 46-го Камчатского флотского экипажа Алексей Николаевич Чудинов и урядник Камчатской казачьей команды Стефан Григорьевич Чудинов. Ключевские крестьяне Иван Виссарионович и Николай Алексеевич Чудиновы принимали участие в эвакуации Петропавловского порта и были награждены бронзовыми медалями в память о Крымской войне 1853-1856 гг. на Андреевской ленте.
Сын Петра Гавриловича – Иван Петрович – был казачьим сотником, то есть обер-офицером.
В этом же чине был и внук Петра Гавриловича Михаил Николаевич, дети которого – Гурий и Андрей – закончили Охотское штурманское училище.
Старшим был Гурий Михайлович (1817 – 10.01. 1854), Корпуса штурманов прапорщик 47-го флотского экипажа, впоследствии подпоручик, участник Амурской экспедиции Г.И. Невельского – участвовал в описи и промере южной части Охотского моря, умер от цинги и голода во время зимовки 1853-1854 гг. на транспорте «Иртыш» в Императорской гавани, его именем назван мыс в заливе Советская Гавань.
Чудинов Андрей Михайлович (1824 – апрель 1859), в 1840 произведен в кондукторы, впоследствии штабс-капитан Корпуса флотских штурманов, участвовал в открытии залива Владимира и описи залива Ольга, его именем названа бухта на о. Сахалин и мыс в заливе Ольга. Об Андрее Михайловиче, командире тендера «Камчадал», оставил нам свои воспоминания чиновник по особым поручениям при губернаторе Камчаткой области Карл фон Дитмар, который совершил на этом судне плавание из Петропавловского порта в Гижигинскую крепость, откуда Чудинов доставил для постоянного жительства на Камчатке в селе Сероглазка шестьдесят трех человек – гижигинских казаков и членов их семей.
Вот краткие выдержки из этого путешествия: «Тендер "Камчадал" был построен на Ситхе для службы в Камчатке, спущен там на воду в 1843 г. и 14 июня того же года пришел в Петропавловск. Судно это – 56 футов длиной, 18 футов шириной, с осадкой в 8 1/2 футов, было вооружено 6 небольшими пушками (фальконетами) и, в случае нужды, могло идти при помощи 4 длинных весел, пропущенных через люки в бортах. Оно имело всего одну мачту и выдвижной бугшприт, чтобы иметь возможность в случае бури убавить паруса. Ему было предоставлено право носить русский военный флаг, и, пожалуй, лишь это одно напоминало в нем военное судно; дисциплина и опрятность, к сожалению, оставляли желать весьма многого.
Капитаном этого судна состоял А. М. Чудинов, лейтенант корпуса штурманов. Он происходил из низшего сословия, родился в Охотске и получил образование в местном штурманском училище; это был обходительный и добродушный человек, хорошо понимавший дело управления своим судном. Ему недоставало общего образования, и кругозор его был, так сказать, чисто "охотским", так как ему никогда не приходилось бывать нигде более.
Под его командой состояли: один штурман – кадет Кокорин, 2 унтер-офицера и 12 матросов. Кроме меня, в качестве пассажира был еще один ижигинский казак, так что в общей сложности на судне находилось 18 человек. 1 июня Чудинов со всем своим экипажем вступил на судно и вечером получил приказание сняться с якоря с первым же попутным ветром. На следующий день перебрался на тендер и я, и около 9 часов вечера мы начали медленно удаляться из Авачинского залива, так что только к 10 1/2 часам вышли в открытое море, где стали держаться курса на зюйд-ост. За ночь плавание наше подвинулось вперед немного, и, когда я проснулся 3 июня ранним утром, при великолепной погоде и почти чистом горизонте, мы находились близ мыса Поворотного и сопки Поворотной, приблизительно в 20 морских милях от материка. Все время ветер был настолько слаб, что его, скорее, можно было назвать штилем. Вдали величественной картиной лежал одетый снегом берег Камчатки с его крутыми береговыми утесами и горами. Далеко к северу виднелся мыс Шипунский, за ним шли сопки Жупановская, Коряцкая, Авачинская, Вилючинская и Поворотная (последняя – недействующая и имеющая вид большого, довольно плоского конуса, на карте Гидрографического департамента показанная в 7929 футов высоты), с их предгорьями и соединительными кряжами. К югу воздух был менее прозрачен, и очертания гор представлялись менее ясными. Уже к полудню поднялся ветер с юга, который становился все свежее, нагнал густой туман и чувствительно понизил температуру воздуха; к вечеру тендер уже лавировал с подрифленными парусами против сильного встречного ветра и высоких волн. …
Мы имели в виду пройти в Охотское море так называемым 4-м Курильским проливом, самым широким и самым безопасным, находящимся между о-ми Ширинки и Парамуширом – с севера и Онекотаном и Маканрушем – с юга. Чудинов, напуганный крушением, которое ему пришлось потерпеть несколько лет тому назад близ мыса Лопатки, решил держаться в такой туман далеко в стороне от Курильских островов. Таким образом, 8 июня мы могли, пользуясь вышеуказанным способом определения места, считать, что находимся на 49 градусов с. ш., на высоте южной части Онекотана и милях в 50–60 к востоку от этого острова.
[На подходе к Гижиге] …Несмотря на несколько пушечных выстрелов и совсем ясный день – воздух был прозрачен, и нас легко можно было видеть – нам не подавали сигнала, не высылали лоцмана. Тогда мы снова снялись с якоря и начали осторожно лавировать к берегу, чтобы стать на якорь против устья Чайбухи, верстах в 16 от Ижигинского маяка; вместе с тем, Чудинов отрядил к маяку лодку со своим помощником Кокориным, отдав ему приказание подать нам в подходящее время сигнал. Глубина под нами теперь (это был отлив) была всего в 2 1/2 сажени.
К вечеру начался прилив, все усиливавшийся; наконец, вода с быстротой 2 1/2 узлов понеслась мимо нас, снова таща к берегу массу плавучего леса. К 12 часам глубина в том месте, где мы стояли, дошла уже почти до 5 сажень. И так как Кокорин не подавал о себе никакой вести, то нам не оставалось ничего более, как сняться вновь с якоря и осторожно двинуться вперед с приливным течением, уже значительно слабевшим. Упустить этот момент значило, пожалуй, ждать снова целые сутки подходящего случая. Таким образом, мы тронулись, все время бросая лот, мимо Чайбухи, а затем и Обвековки, и, наконец, нам посчастливилось достичь места высадки в вполне подходящий момент, в 3 часа утра 27 июня.
Состояние, в каком мы застали людей на маяке, включая сюда и Кокорина с отряженными с тендера матросами, давало повод заключить, что они сговорились не подавать нам сигнала именно затем, чтобы мы упустили подходящее время и не могли пристать к берегу. Они занялись водкой и, понятно, хотели выгадать лишний день для попойки. Однако увидев, что мы все-таки приближаемся и именно в такой момент, что, наверное, достигнем и места высадки, они живо зажгли огонь на маяке, хотя ночь была светла как день, и выслали к нам лоцманов.
Чудинов отослал назад пьяную команду, сделав строгий выговор за такое отношение к служебным обязанностям, хотя порядок все-таки не был восстановлен. Вообще, не было видно военной дисциплины; команда делала то, что ей казалось удобным и нравилось, и нужно было только удивляться, как, в конце концов, все хорошо кончилось. При высадке – во время прилива – глубина воды под судном доходила до 2 1/2 сажени, а потом даже несколько более того, так как прилив еще продолжался немного времени. Но скоро затем наступил отлив, и уже к 11 часам утра вода спала до такой степени, что тендер совсем лег на бок на мокром, скользком, глинистом грунте, – так что из воды выступили и киль, и руль, а ходить по палубе стало почти невозможно.
…Рано утром 13 июля прибыли мои казаки с лодкой; бурый уголь, который Завойко приказал доставить на пробу – около 1500 пудов – был перегружен в трюм тендера, и начались приготовления к отъезду.
Ижигинские казаки, которых нужно было доставить по приказанию губернатора в Петропавловский порт, явились со всем своим скарбом и с семьями, и все это водворено было на судно. На небольшой тендер приходилось принять, включая женщин и детей, 63 пассажира, помещая всех их в трюм. Так как, кроме воды для питья, никакого груза больше принимать не предстояло, то мы, собственно говоря, были готовы к отплытию, а между тем, нельзя было тронуться, так как всеобщее пьянство – от капитана до последнего матроса – разрушило всякую дисциплину.
14 июля, когда экипаж проспался от хмеля, с раннего утра усердно принялись за работу, и к полудню тендер был готов к отплытию. В 2 часа явился уездный исправник с ясаком и сдал его капитану, а в 3 часа, когда начался отлив, подняли якорь.
…Суденышко не было приспособлено для пассажиров и имело лишь две совсем маленькие каюты для экипажа и капитана; поэтому ижигинцев с их женами и детьми поместили в большой трюм. Там они разлеглись со всей своей поклажей на угле, и так как в трюме не было окон, а люки приходилось в бурю, когда волны захлестывали на палубу, запирать, то они сидели там совсем впотьмах, в ужасающей атмосфере и нечистоте. Притом все страдали морской болезнью. Вода для питья была дурная, и ее уже было израсходовано очень много. Сварить нельзя было почти ничего, и потому пища была очень плохой. Ужасно было, когда от времени до времени открывали люки, чтобы пустить несколько свежего воздуха к этому жалкому и больному люду, валявшемуся в грязи и потемках. Ужасающие испарения неслись оттуда, и внизу видны были болезненные лица. Я думаю, что получил понятие о том, что такое происходит на работорговческих судах. Просто чудо, что нам не приходилось выбрасывать за борт трупы. До Тигиля судно не проделало еще далеко и половины всего пути, а между тем, в конце концов, все без исключения добрались до Петропавловского порта.
Чудинов понял, что в Тигиле нужно сделать стоянку, чтобы дать оправиться людям и забрать с собой свежей воды и свежего провианта. Замечательно, что в эти бурные дни животная жизнь на море замерла, и за все время не было видно ни птицы, ни зверя.
…На рассвете 25 июля мы подошли при ясной погоде и резком попутном ветре к устью Тигиля. На юге неясно виднелся мыс Омгон, на севере – высокий берег Аманины, а посредине между обоими был виден, на небольшом возвышении на берегу, небольшой маяк при устье р. Тигиля. Сделано было несколько пушечных выстрелов, чтобы дать весть о нашем прибытии. Но и здесь, совершенно как под Ижигинском, навстречу нам не являлся никто. Наконец с берега последовал ответный выстрел, означавший, что судно может идти. Мы потихоньку тронулись, и наконец к 11 часам бросили якорь милях в 4 от маяка. Воды под килем было всего 6 сажень; грунт – крупный песок и гравий. Погода по-прежнему была хорошая; дул легкий северо-западный ветер. Зеленые берега выглядели совсем по-летнему, и не было видно никаких следов снега.
В 1 час Чудинов отрядил к земле шлюпку, вернувшуюся в 6 часов с известием, что там из мужчин никого нет, а только женщины и дети, и что байдара так плоха, что выехать на ней в море нельзя. Значит, нечего было ждать какой-либо помощи с берега, и потому Чудинов предложил мне эту самую шлюпку. В 7 часов я с казаком Зиновьевым и со всей кладью сел в лодку и живо добрался с начавшимся приливом до берега, где и высадился благополучно часов в 8.
Чудинов имел вежливость при моем отплытии отсалютовать двумя пушечными выстрелами. На что я велел ответить поднятием весел и маханием шапками. Уже смеркалось, когда моя палатка была разбита в известном по Эрману магазинном овраге. Было высоким наслаждением отдохнуть в чистой палатке, где пол под тобой не качается, где можно напиться и умыться отличной свежей водой, от этого поистине отвратительного пути».
А вот событие, предшествовавшее вышеописанному:
«1850 год. Бот Ангара. Командир, Корпуса флотских штурманов прапорщик А.М. Чудинов. (Берингово море.) На пути к Петропавловской гавани, в 7½ часов вечера 17 сентября, когда находился по восточную сторону Камчатки, в широте около 51°, имея курс NtW¾W, ходу 5¼ узлов, при крепком SO ветре и большом волнении, под зарифленными тремя рифами марселями, одним рифом фоком, четырьмя бизанью, фор-стеньги и фок-стакселями, нашедшею с бока огромною волною, ударившею в кормовую часть, раскололо руль. Находясь в несостоянии удержать произвольных движений повреждённого руля, закрепил все паруса, оставаясь под одною зарифленною бизанью. К десяти часам вечера, исправив по возможности повреждение, поставил двумя рифами зарифленный марсель, фок, фор-стеньги-стаксель и, поворотив фордевинд, пошёл по румбу SSW, со скоростью 3¾ узлов, дрейфом до ½ R. Но руль не действовал как следует, и судно валило под ветер; под ветром показывался берег, милях в семи расстояния; глубины было сорока пяти сажен, грунт крупный камень. В одиннадцать часов берег показался уже в расстоянии не более трёх миль, состоящий из отвесных к морю скал; глубина двадцать три сажени, грунт плита. А ветер крепчал, сопровождаемый сильным дождём с пасмурностью. Через четверть часа глубина уменьшилась до восемнадцати сажен при том же грунте, и показались буруны на камнях рифа. Отстояться на якорях не было никакой надежды по крепости грунта, силе ветра и величине волнения; также по качеству самых якорей. Потому командир, чтобы «очистить свою совесть пред лицом бога и законов», решился в половине двенадцатого часа спуститься в берег. В расстоянии от него триста сажен, на глубине четырнадцать футо бот получил первый удар. Проломленный и наполненный водою он остановился на глубине шесть футов, в расстоянии от берега сто пятьдесят сажен, и при наступившем отливе, выбросив за борт весь груз, бывший на палубе, окончательно стал в ста двадцати пяти саженях, на глубине пять футов. В три часа утра ветер стал стихать, и начинался прилив. Срубив мачты и утвердив на берегу трос, «с трудом» все переправились на берег и, разместясь на выдавшихся камнях, развели огонь. Место крушения было в широте 54°20′, долготе 202°43′ W, в расстоянии около двух вёрст к N от камня Гавриил. На две версты южнее лежала небольшая, открытая к морю бухта с ровным песчаным берегом, где и приступили к постройке юрты частью из выкидного леса, частью из судовых обломков. На третий день были посланы в порт для извещения о случившемся четыре человека; из них, боцманмат Осипов, не согласясь с другими, пошёл отдельным путём и пропал без вести; а прочие достигли Явинского селения, и высланные из него три камчадала пришли 8 октября для указания пути к острогу. Из груза судна за трудностью доступа спасено очень немногое; между тем, открывшиеся в землянках духота и сырость при недостатке пищи заставили бедствующих 15 октября отправиться к Явинскому селению, в которое и прибыли 20 октября, оставя на месте по слабости в ногах шестерых мужчин и одну женщину. Комиссия военного суда на основании Воинских процессов 1716 года, глава 5, § 9, оправдав командира, случай этого крушения предала воле божьей» [А. П. Соколов Летопись крушений и пожаров судов русского флота 1713-1853. — СПб: Типография Императорской Академии наук, 1855]
Андрею Михайловичу пришлось также принять участие в заключительном эпизоде сражения с англо-французами на тихоокеанском театре военных действий Крымской войны в октябре 1855 года:
«В 8 часов утра, 3-го Октября 1855 года, показались в Татарском проливе, пред входом на рейд де-Кастри, три судна без флагов: один фрегат, лавировавший под всеми парусами к N-ду, и два паровых корвета. Тотчас была пробита в лагере тревога. Рота, в числе 120 человек, была разсыпана по опушке леса Александровского поста, следующим порядком: 1-й взвод, в числе трех урядников и 40 человек казаков, под командою Линейного № 14-го баталиона прапорщика Чаузова, занял правый фланг до речки Нелли, составлявшей центр позиции; 2-й взвод, в числе трех урядников и 40 человек казаков, под начальством 47-го Флотского экипажа лейтенанта Линдена, занял левый фланг позиции; два горных 10-ти фунтовых единорога, при одном фейерверкере и 18-ти артиллеристах, под командою 47-го Флотского экипажа мичмана Эльчанинова, примыкали к левому флангу. Команда казачьих штуцерных, в числе 40 человек, была разделена на 2 полувзвода: 1-й полувзвод под начальством старшего урядника Николая Сапожникова, расположенный в земляных завалах на правом фланге позиции, служил прикрытием 2-му взводу; 2-й полувзвод, под начальством младшего урядника Федота Журавлева, таким же порядком расположенный на левом фланге, служил прикрытием артиллерии. Командующий всем отрядом есаул Пузино находился в центре позиции, равно как и 19-го Флотского экипажа капитан-лейтенант Федоровский, которому поручено было следить за ходом действий для составления военного журнала.
…В 9 ½ часов вошли на рейд фрегат и другой винтовый корвет, под Английскими флагами. На грот-брам-стеньге ..фрегата был поднят командорский бред-вымпел. Фрегат и корвет начали спускать гребныя суда на воду, производя эту работу медленно и с большим шумом. При спуске втораго судна, когда оно было уже выше сеток, на фрегате лопнули фор-сейтали, причем барказ с большим шумом ударился о палубу. Фрегат спустил пять гребных судов с ростер и один вельбот с боканцев. Корветы спустили барказы из ростер и по одному вельботу. В 10 часов неприятель начал вооружать гребные суда орудиями и сажать на них десант. В 11 часов шлюпки собрались к фрегату. В 12 ¼ часов 7 вооруженных гребных судов, имея десанту до 400 человек, построились в две колонны и направились к Александровскому посту, на речке Нелли.
В 12 ¼ часов 7 вооруженных гребных судов, имея десанту до 400 человек, построились в две колонны и направились к Александровскому посту, на речке Нелли.
…В 12 час. 40 минут, гребные суда приблизились к берегу и были встречены огнем наших орудий и штуцерных; в тоже время, остальные два взвода с громким ура бросились на берег и открыли огонь по неприятелю. Ответив на огонь нашей артиллерии и штуцерных сильными картечными и штуцерными выстрелами, неприятель, в совершенном расстройстве, немедленно и безпорядочно отступил. При отступлении один из барказов коснулся кормою мели и был осыпан нашей картечью, так что с трудом мог отойти из-под наших выстрелов.
В 1 ¾ ч. фрегат и паровые корветы приблизились к берегу и стали на шпринги параллельно оному: фрегат в разстоянии на глазомер до 5 кабельтовых; корветы 2 ½ или 3 кабельтова, и начали осыпать берега наши по всем направлениям бомбами, ядрами и гранатами; тогда есаул Пузино поставил отряд вне неприятельских выстрелов.
В 5 ½ часов бомбардирование прекратилось.
В 6 часов фрегат и корветы подняли верпы и отошли от берега.
…4-го Октября в 5 ½ часов утра, взводы заняли ту же позицию, что и 3-го числа. Первый взвод находился под начальством 14 Линейнаго баталиона прапорщика Чаузова, вторым полувзодом перваго взвода командовал корпуса флотских штурманов поручик Чудинов. Второй взвод был поручен 19-го Флотскаго экипажа капитан-лейтенанту Федоровскому. Штуцерная команда занимала прежнюю позицию, а 4-й взвод, составленный из вновь прибывших 35 человек казаков, находился в резерве под начальством лейтенанта Линдена; второй полувзвод четвертаго взвода был поручен корпуса флотских штурманов подпоручику Самохвалову.
В 7 часов корветы развели пары. Один из корветов прибуксировал фрегат на позицию. Неприятель расположился тем же порядком, как и вчерашняго числа, и завез шпринги.
В 8 часов неприятельския суда подняли кормовые флаги и начали бомбардирование, направляя выстрелы преимущественно на казармы; но ядра и бомбы ложились в лесу, не долетая до казарм.
В 2 ¾ часа десант, на четырех вооруженных барказах, направился к бухте Сомон. Тогда 1-й взвод, усиленный 35-ю человеками казаков находившихся в резерве, бросился, под личным начальством есаула Пузино, к Гиляцким юртам, а второй взвод и штуцерная команда леваго фланга, под начальством капитан-лейтенанта Федоровского, должна была встретить и отразить неприятеля, если бы он вздумал произвесть десант в Александровском посту.
Барказы войдя в бухту Сомон начали делать, вне выстрелов, промер, обстреливаяя берег из карронад. Когда они подошли на выстрел, есаул Пузино открыл по ним штуцерной огонь, - и барказы поворотили назад.
В 3 ½ часа барказы приблизились к мысу Спасения; тогда мичман Эльчанинов бросил в них две гранаты и сделал два картечных выстрела; барказы немедленно возвратились, а фрегат поворотился лагом к мысу Спасения и начал осыпать его бомбами, ядрами и гранатами. В то же время корветы открыли жаркий батальный огонь, бросая изредка конгревовы ракеты.
В 5 ½ часов бомбардирование прекратилась. В этом деле ранен рядовой горнаго дивизиона и казак. Последний скончался во время переноски в госпиталь. В 7 ½ часов вечера оставлен на берегу наблюдательный пикет из 30 человек при лейтенанте Линдене, и взводы отведены в казармы.
В 10 ½ часов вечера прибыл в де-Кастри адъютант генерал-губернатора Восточной Сибири подполковник Сеславин и принял начальство над отрядом.
…5-го Октября, в 6 часов утра, штуцерныя команды праваго фланга, под начальством корпуса флотских штурманов поручика Чудинова, и леваго фланга, под начальством урядника Дмитрия Былкова, отправились на позицию для наблюдения за неприятелем» [Сборник известий, относящихся до настоящей войны, издаваемый с высочайшего соизволения Н. Путиловым, 1856 г. Нападение английской эскадры на восточный берег Сибири в октябре 1855 года.].
Вражеский десант был разбит. 16 октября 1855 года английские суда ушли восвояси.
Морской Сборник № 3, 1856 год.
ВЫСОЧАЙШИЕ ПРИКАЗЫ
о чинах военных
№ 76, В С. –Петербурге, 6-го Февраля, 1856.
Государь Император, за участие при отражении неприятельских действий в бухте де-Кастри, объявляет Монаршее благоволение: Флотских экипажей: 19-го, Капитан-Лентенанту Федоровскому 1-му; 47-го, Лейтенанту Линдену; Мичманам: 21-го, Эльчанинову; 1-го, Генингу и 4-го, Казину; Корпуса Флотских Штурманов Поручику Чудинову и Подпоручику Самохвалову, а равно и всем бывшим при этом деле.
И в том же «Морском сборнике» за 1856 год, но только в номере пять, опубликован указ
«За отличную храбрость, при недопущеніи Англійской эскадры сдѣлать высадку дессанта на берегъ въ бухтѣ де-Кастри:
Св. Анны 3-й ст., съ мечами:
Флотскихъ экипажей Лейтенантамъ: 21-го, Ельчанинову и 47-го, Линдену.
Св. Анны 4-й ст., съ надписью: «за храбрость»:
Флотскихъ экипажей: 1-го, Лейтенанту Генингу и 4-го, Мичману Казину.
Св. Станислава 3-й ст., съ мечами:
Корпуса Флотскихъ Штурмановъ Поручику Чудинову и Состоящему по особымъ порученіямъ при Генералъ-Губернаторѣ Восточной Сибири, Титулярному Совѣтнику Анненкову.
Золотая сабля съ надписью: «за храбрость». 19-го Флотскаго экипажа Капитанъ-Лейтенанту Федоровскому.»
Итак, сделаем вывод: камчатская линия рода Чудиновых идет от Гаврилы (вероятно Алексеевича) Чудинова, «полкового» казачьего приказчика и морехода.
Тигильские учителя и лекари Чудиновы – это представители того же рода, что и ключевские крестьяне Чудиновы. Георгиевский кавалер, получивший крест за участие в боевых действиях в период Русско-японской войны 1904-1905 гг. на Камчатке казак Иосиф Ипатьевич Чудинов – сирота, проживавший в селе Коряки в семье казаков Пшенниковых, из этого же рода, как и другой участник обороны – ключевской крестьянин Чудинов Михаил Захарович, умерший 27 января 1939 года в тюрьме ОГПУ-НКВД во время политических репрессий. Как и внук Ипатия Чудинова – Кондратий Михайлович, награжденный 7 ноября 1942 года в боях под Сталинградом медалью «За отвагу» (как сообщается в наградном листе «лично убил 8 фрицев») и погибший в тех же боях 26 декабря этого же года. Как уроженец села Ключи, участник Курильского десанта, артиллерист Василий Николаевич Чудинов, награжденный медалью «За боевые заслуги» за то, что в боевых условиях при тяжелой высадке сумел доставить на берег и собрать пушку, а затем – подавить огонь пулеметов японских дотов. История рода Чудиновых – это история человеческих судеб, которая, по-своему преломляясь в каждом поколении, сохраняет свой родовой стержень, – в данном (и очень характерном для истории всей Камчатки) случае пронесенную через века верность служения своей Родине.