Сибирь в Петропавловской обороне 1854–1855 гг. (Магаданская область)
- Подробности
- Опубликовано: 19.10.2022 05:35
- Просмотров: 1030
Гижигинская крепость
Гижигинск (также Ижигинск, Ги́жига, Старая Гижига) — исчезнувший город в России. Находился на левом берегу реки Ги́жиги (отсюда название города) в 25 км от её впадения в Гижигинскую губу Охотского моря. Ныне Северо-Эвенский район Магаданской области.
Обратимся к исторической литературе.
«За отсутствием Охотского Начальника, Статского Советника М. И. Миницкого, управляв Охотским портом около года, я имел случай извлечь сии известия из подлинных дел, хранящихся в Охотском Архиве», — пояснил причину появления на свет замечательного исторического очерка «Известия о Гижигинской крепости» ее автор князь Александр Егорович Шаховской, командир Охотского порта и Камчатки (которая подчинялась в то время Охотску) в 1817 году.
С позиций человека современного не может не удивить самая первая фраза его очерка: «Гижигинская крепость есть одно из значительных приморских заселений в северовосточной Сибири. Главное в Камчатке место, Петропавловская гавань, при всех пособиях Правительства, по сие время не сравнилось с нею, ни важностию торговли, ни числом домов, ни многолюдством».
В примечаниях он уточняет: «В Гижигинской крепости жителей м. и ж. пола 700 человек; в Петропавловской гавани не свыше 500. — Из Гижиги вывозится товаров ежегодно на 50.000 рублей; из Петропавловской гавани на 25.000 рублей. Но не смотря на то, Петропавловск всегда будет важнее Гижиги по пребыванию в нем главного Камчатского Начальства, по превосходной гавани и удобности своего положения».
И далее мы цитируем этот интереснейший и небольшой по объему очерк, о котором мало кто знает.
«Не прежде 1753-го года положил основание крепости Сержант Абрам Игнатьев, пришедший сухим путем из Ямска с отрядом Козаков.
Две были причины, по коим признано необходимым построение по морскому берегу, как Гижигинской, так и других небольших крепостей: во-первых, дабы обезопасить сухопутное сообщение России с Камчаткою, и во-вторых, чтобы постановить преграду возмущениям Коряков, которые случались тогда столь часто, что название Немирных, сделалось для сих инородцев обыкновенным.
Первые беспокойства, принадлежащие к описываемому здесь времени, открылись между ними еще в 1744-м году; а чрез два года после того произошло общее возмущение кочующих и оседлых Коряков, которые осенью в 1746-м году соединенными силами напали на Акланский острог, возобновленный только за четыре года пред тем, и умертвили бывшего в Акланске начальником Сержанта Ивана Енисейского с находившимися там Козаками, коих было, как кажется, не менее 20-ти человек; и потом многие другие жестокости и убийства производили. Таким образом убиты были ими несколько Тунгусов, посланных для склонения бунтовщиков к повиновению, какой то проезжий Архимандрит или священник с одним причетником, и другие, так что сообщение по сухому пути между Охотском, Камчаткою и Анадырском, в продолжение десяти лет, почиталось невозможным, по неминуемой от Коряков опасности.
После многократных увещаний к послушанию, Правительство принуждено было наконец, для усмирения непокорных, употребить силу; и в следствие сего в 1747-м и в следующих годах Сержанты Игнатьев, Белобородов и Брюхов, под начальством которых находилось в последствии более 180-ти Козаков (кроме Тунгусов, также в сем походе участвовавших), имели с Коряками несколько сшибок. Отразив их от Ямской крепостцы, они пошли далее, и на пути к реке Гижиге, по Указу Правительствующего Сената, основали в 1751-м году крепостцу на реке Тумане, в расстоянии 400 верст от реки Гижиги; потом, продолжая военные действия, в 1752-м году на реках Вилиге и Таватаме также сделали укрепления; наконец, пришед на реку Гижигу, и там построили крепость. Но крепостцы Туманская, Вилигинская и Таватамская, по некотором времени были уничтожены, а Гижигинская, по способности водяного с Охотском сообщения, приходила мало по малу в лучшее состояние. Акланский же острог, сею крепостию замененный, после 1746-го года возобновляем более не был; и теперь даже неприметно место, где он был построен. Но только с того времени Тигильская крепость, в Камчатке находящаяся, присвоила себе его имя, так что в делах тогдашних, она чаще Акланском, нежели Тигилем называется (здесь нужно пояснить — с образованием новых уездов был создан и уезд Акланский с уездным центром в несуществующем Акланске, поэтому администрация уезда разместилась в Тигильской крепости. — С.В.).
Многие из сих происшествий уже изгладились из памяти Коряков, теперь около Гижиги живущих; но воспоминание о Сержанте Абраме Игнатьеве и по сие время между ними сохраняется, может быть потому, что Игнатьев, по своей строгости, был всем им весьма страшен. Они дали Игнатьеву название огня или огненного, рассказывают о делах его много чудесного и выдуманного, приписывают ему волшебство и всеведение; нет сомнения только в том, что ему более других должна принадлежать честь совершенного присоединения Коряков к Российской Державе. — Усмирение сего неспокойного племени последовало за основанием Гижигинской крепости вскоре, не взирая и на то, что не за долго перед тем временем, Чукчи одержали некоторую поверхность над нашими войсками, разбив отряд храброго Маиора Дмитрия Павлуцкого, потерявшего жизнь вместе с сражением.
Лет чрез десять после основания Гижиги, посланный в Анадырск Подполковник Плениснер представлял на вид Начальству, что по Анадырскому уезду с 1760-го по 1763-й год было собрано с Ясашных в казну мягкой рухляди, по оценке на 181 рубль 76 копеек, а на то же трехгодичное время, для содержания там войск, употреблено 87.879 рублей и копейка, и сверх того доказывал, что чрез содержание в Анадырске большого числа войск, Якуты, доставлявшие для сих войск провиант, приходили в бедность и истощение, и потому полагал, чтобы во избежание великих и бесполезных на содержание Анадырска расходов, половину войск оттуда вывесть. По сему предположению, подкрепленному представлением Тайного Советника Соймонова последовало в 1764-м году Высочайшее повеление о совершенном уничтожении сего города. Тогда Анадырская команда, состоявшая из 588-ми человек, разделена была в Гижигу в Нижне-Колымск, в Тигиль и прочие крепости, а Присутственные места и чиновники переведены в Гижигинскую крепость. Сие переселение продолжалось до 1770-го года; и с сего-то времени Гижигинская крепость приметно увеличилась и называлась потом несколько времени городом, имея свои уезд и все городовое управление.
Цветущее состояние Гижиги было в промежутке времени от 1775-го до 1800-го года. Тогда прибыточный вымень звериных кож у инородцев, привлек туда из России многих торговых людей. Стоявшие около крепости в близком расстоянии Коряки с бесчисленными табунами оленей, доставляли оной изобилие во вкусном оленьем мясе и в мехах. Деятельная торговля щедрою рукой рассыпала богатства на сие новое поселение. Довольство вещей и самого золота везде было приметно. Но с 1800-го года произошел там весьма приметный упадок в торговле, по причине откочевки Коряков от Гижигинской крепости, из которых иные удалились в северные места к реке Анадыру, другие перешли в Камчатку, к Тигильской крепости.
Нередко самые благодетельные действия для общего блага, могут иметь некоторые невыгодности для частного. Таким образом, вредное для Гижиги удаление Коряков произошло от заключенного в 1781-м году между Русскими и Чукчами примирения. До того времени Чукчи, сколько по склонности к хищничеству, столько ж и по врожденной неприязни к Корякам, часто нападали на них, отбивали у них многочисленные стада оленей, брали жен в плен, а самих их лишали жизни. Для Коряков оставалось одно прибежище: защита Русских; а дабы пользоваться всегда оною, необходимо нужно было кочевать в самом близком расстоянии от крепости. Но с заключением Чукотского мира кончились их опасения. При договоре постановлено было Чукчам в обязанность, не нападать на Коряков, как Российских верноподданных; и Чукчи с 1781-го года доныне свято сохранили сие условие. С того времени Коряки, не страшась по прежнему опасных для них врагов, стали отдаляться от крепости, сначала за реку Пенжину, потом еще далее, а с 1784-го года начались и первые их переселения в Камчатку. Главная же часть находящихся ныне там Коряков откочевала около 1800-го года.
О числе войск, бывших в Гижиге до 1812-го года, в делах Охотских обстоятельных сведений не отыскано. Известно только, что во время пребывания в Камчатке так называемого Камчатского баталиона, одна рота оного постоянно находилась в Гижиге. Солдат и Козаков было тогда в сей крепости более 200 человек. Когда же в 1812-м году, для уменьшения казенных издержек, употребляемых на Камчатку, последовало Высочайшее соизволение, вывесть Камчатский баталион из Гижиги, Камчатки и Охотска распределив часть оного по разным тамошним командам, тогда утвержден был штат, доныне существующий, чтоб иметь в Гижиге не свыше 100 Козаков при 5-ти урядниках.
Любопытно заметить, что не взирая на уменьшение войск, от 588-ми до 100 человек, издержки на содержание оных и по сие время не покрываются теми доходами, которые из сего края извлекаются. Сколь ни разнообразны счеты сего содержания, однакож, по справке с делами, весьма близко к истине полагать можно, что существование Гижигинской крепости, с войсками, чиновниками и с мореходным судном, ежегодно туда посылаемым, обходится ныне казне до 80.000 рублей; доходов же с Гижигинской округи, причисляя к тому и часть питейного сбора, на Коряков падающую, получается не свыше 15.000 рублей.
В 1816-м году находились в Гижигинской крепости следующие деревянные строения: церковь 1, часовня 1, казенных домов и магазинов 8, частных домов, не включая лавок, 68. — В сей крепости ни рва, ни валу не находится, и укрепления оной состоят единственно из обнесенного кругом строений палисада и трех или четырех пушек. Но сии укрепления, при сотне хорошо вооруженных Козаков, достаточны содержать в тишине 10.000 Чукчей (Мужеского и женского пола. К. Ш.) и 3.000 других инородцев, населяющих Гижигинскую округу и Чукотский нос. — Жителей, мужеского и женского пола всех состояний, в 1816-м году находилось в сей крепости 650 человек, и зимовавшей морской команды с женами и детьми 46, всего 696 человек. А в прежнее время состояло в оной домов 98, жителей м. и ж. пола 791 человек.
Выше упомянуто, что назад тому лет 20, торговля в Гижиге упала против прежнего; однакож, судя по малому населению того края, ее и теперь можно почитать довольно важною.
Ввоз товаров из Охотска в сию крепость, по ценам Охотским, был:
В 1817-м году на 42.000 рублей.
В 1818-м году на 43.000.
Вывоз из Гижиги в Охотск по тем же ценам:
В 1817-м году на 51.000 рублей.
В 1818-м году на 49.000
Ввозимые товары суть: табак, необходимый для вымена мягкой рухляди, чай, сахар, съестные припасы, котлы и железные вещи, также для торговли с инородцами, свечи, мыло и проч. — Сверх того к ввозу должно причислить кроме означенных товаров и доставляемую на казенный счет ржаную муку, ежегодно от 4-х до 5.000 пудов, соль, порох, свинец и откупное хлебное вино; всего сих казенных припасов почти на 50.000 рублей ежегодно. — Вывозимые товары из Гижиги: соболи, лисицы, белки, моржовая кость, оленьи кожи, песцы, куньи (из куниц) парки и проч.
Теперешние торговые прибыли, по согласному свидетельству Гижигинского купечества, уменьшились против прежних по крайней мере на половину; но не взирая на сие, по собранным мною сведениям оказалось, что в Гижиге, единственно от торговли, снискивали себе в 1819-м году пропитание 67 душ м. и ж. пола, и что, судя по цене ржаной муки, которой пуд там стоит в вольной продаже от 10-ти до 12-ти рублей, сим людям для содержания потребно было по крайней мере до 13.400 рублей.
Прежде сего в Гижигинской крепости золотая и серебряная монета были весьма обыкновенны. Притом, от изобилия во всем, большая часть жителей носили шелковые фанзовые рубашки; женщины одевались в парчовые епанечки с богатым меховым воротником, на голову повязывали шелковые плашки, золотом и серебром шитые, и не только перчатки, но даже комнатные оленьи сапоги украшали искусным золотым и серебряным шитьем; Козаки имели на куклянках стоячие собольи воротники, а на подоле оных бобровую опушку; наконец все без изъятия привыкли к употреблению чая. Теперь осталась одна тень прежнего изобилия.
Удаление Коряков от крепости и постигший Гижигинскую округу четырехлетний (в 1815-1818 годах) голод, от невхода морской рыбы в реки, произвели в сей крепости множество бедных. Хотя торговый перевес, по вышеозначенному вывозу и ввозу товаров, и кажется простирающимся до 7 1/2 тысяч в пользу Гижиги; но поелику за продаваемую от казны муку, порох, соль, и за откупное вино ежегодно переходит из Гижиги в Охотск более 10.000 рублей, то звонкая монета и даже ассигнации уменьшились в Гижиге до крайности».
Через тридцать лет, когда в эти края прибыл на боте «Камчадал» чиновник по особым поручениям при губернаторе Камчатки Карл фон Дитмар, ситуация с каждым годом все более и более ухудшалась.
«29 июня (1853 г. – С.В.) день выдался хороший, ясный. Уже рано утром г. X. (начальник уезда – С.В.) повел меня по городу, который производит впечатление неописуемой глуши, мертвенности и убогости. Ижигинск лежит под 62 градусов с. ш. на левом берегу реки Ижиги и состоит из верхней, расположенной повыше, и нижней, лежащей на низине, частей. В верхней части города возвышаются просторно расставленные и расположенные в некоторое подобие широких улиц казенные строения, несколько магазинов для муки и соли, пороховой погреб, дом исправника, Окружное правление и несколько частных домов более зажиточных купцов с хозяйственными пристройками, конюшнями и кладовыми. Все эти дома безыскусственно и грубо срублены из бревен и от времени и погоды приняли грязный темно-бурый цвет. Нигде не видно заборов — нет ни дворов, ни огородов. Одни простые срубы возвышаются над бесконечной, плоской, безлесной тундрой, и между ними можно собирать мох, вереск…
…Нижняя часть города очень похожа на верхнюю; только постройки здесь меньше, беднее и более разбросаны. Почти ни у одного дома не было печных труб, а в окнах вместо стекол были вставлены перепонки из кишок или слюдяные пластинки. Зато здесь находилась деревянная церковь, единственная в этом местечке, и на более защищенных, впрочем, тоже не огороженных местах были посажены кое-какие овощи — картофель, капуста, репа и редька.
В этой, нижней, части города жили казаки со своими семьями и несколько совсем обедневших купцов. И здесь, точно так же, как и в верхней части, немало домишек стояли пустыми и потому совсем развалились, что еще больше увеличивало печальное впечатление пустыря, которое производит все это место. В недавние времена правительство обратило внимание на ужасающе-хищническое отношение местных казаков и купцов к кочующим инородцам и приняло, вследствие этого, очень крутые меры, чтобы положить предел бесчинству. Это, однако, отбило охоту к житью здесь у многих торгашей, которые потому навсегда оставили Ижигинск, и теперь только пустые дома свидетельствовали о том, что прежде население было больше. При нашем посещении в Ижигинске было 233 души мужского пола, в том числе 50 казаков, и 242 — женского. Меньшинство всего этого народа было еще чисторусского происхождения, и это относится, главным образом, к торговому люду. Большая часть, как почти все казачьи семьи, представляла помесь, возникшую от смешанных браков русских с туземцами. Чистая русская речь слышалась нечасто; напротив, язык пересыпан чуждыми словами и оборотами и искажен инородным выговором. Особенно распространены языки коряцкий и тунгусский; все жители не только понимают эти языки, но и бегло говорят на них».
А вот и самое главное: «На каждом шагу меня осаждали просьбами, высказывая желание перебраться в Петропавловский порт. Дело в том, что Завойко высказался за переселение большей части здешних казаков с семьями, и вот этот-то народ и нужно было теперь водворить на тендер. Это известие распространило среди обывателей радостное возбуждение, и все собирались бросить Ижигинск, чтобы уйти от здешнего печального существования».
«Ижигинские казаки, которых нужно было доставить по приказанию губернатора в Петропавловский порт, явились со всем своим скарбом и с семьями, и все это водворено было на судно. На небольшой тендер приходилось принять, включая женщин и детей, 63 пассажира, помещая всех их в трюм. Так как, кроме воды для питья, никакого груза больше принимать не предстояло, то мы, собственно говоря, были готовы к отплытию, а между тем, нельзя было тронуться, так как всеобщее пьянство — от капитана до последнего матроса — разрушило всякую дисциплину.
14 июля, когда экипаж проспался от хмеля, с раннего утра усердно принялись за работу, и к полудню тендер был готов к отплытию».
«Суденышко не было приспособлено для пассажиров и имело лишь две совсем маленькие каюты для экипажа и капитана; поэтому ижигинцев с их женами и детьми поместили в большой трюм. Там они разлеглись со всей своей поклажей на угле, и так как в трюме не было окон, а люки приходилось в бурю, когда волны захлестывали на палубу, запирать, то они сидели там совсем впотьмах, в ужасающей атмосфере и нечистоте. Притом все страдали морской болезнью. Вода для питья была дурная, и ее уже было израсходовано очень много. Сварить нельзя было почти ничего, и потому пища была очень плохой. Ужасно было, когда от времени до времени открывали люки, чтобы пустить несколько свежего воздуха к этому жалкому и больному люду, валявшемуся в грязи и потемках. Ужасающие испарения неслись оттуда, и внизу видны были болезненные лица. Я думаю, что получил понятие о том, что такое происходит на работорговческих судах. Просто чудо, что нам не приходилось выбрасывать за борт трупы. До Тигиля судно не проделало еще далеко и половины всего пути, а между тем, в конце концов, все без исключения добрались до Петропавловского порта. Чудинов (капитан судна – С.В.) понял, что в Тигиле нужно сделать стоянку, чтобы дать оправиться людям и забрать с собой свежей воды и свежего провианта. Замечательно, что в эти бурные дни животная жизнь на море замерла, и за все время не было видно ни птицы, ни зверя».
Далее К. фон Дитмар последовал сушей, а гижигинцы продолжили свой путь в бухту Сероглазка, где для них по приказу В.С. Завойко были построены жилые дома.
А ровно через год гижигинцы принимают самое непосредственное участие в Петропавловской обороне августа-сентября 1854 года, когда превосходящий более чем троекратно в живой силе и шестикратно в артиллерии морской десант, высадившийся с англо-французской эскадры, бомбардировавшей порт и город, был наголову разбит матросами, казаками и жителями Петропавловска и позорно бежал с театра военных действий.
В приказе о пяти нижних чинах, представляемых лично командующим обороной Петропавловского порта генерал-майором Василием Степановичем Завойко к награждению Знаком отличия военного ордена Святого Георгия Победоносца, был упомянут и гижигинец — пятидесятник Томский:
«Пятид. Томский — будучи легко ранен, при граде пуль не отошел от пушки, и когда фитиль потух, то он, как (зачеркнуто — слышно) говорят, угольем выпалил в придувку.— Требуется подтверждение, кто именно видел это».
Существует две версии, почему Томский не получил эту высокую солдатскую награду.
Во-первых, потому, что слух не подтвердился.
А, «во-вторых», следует из внимательно ознакомления с его служебными документами.
Томский Александр Никифорович был сыном урядника Никифора Дмитриевича Томского. Он родился на Камчатке в 1826 году, получил назначение в Гижигинскую казачью сотню рядовым казаком в 1843 году, а в 1848 году тоже стал урядником, как его отец и старший брат Егор Никифорович, который также был участником Петропавловской обороны. Если быть более точным, как следует из документов, «… с 10.01.1843 г. – казак, с 01.03. 1848 г. – урядник, с 05.10. 1854 г. – пятидесятник».
Обратим внимание на последнюю дату — за военные заслуги его повысили в казачьем чине. Это и было наградой [РГИА ДВ, ф. 1007, оп. 2, д. 128]. А дважды, как известно, за один подвиг не награждают.
Также, из архивных материалов нам становится известным имя еще одного бывшего гижигинского казака Василия Яковлевича Толстихина, который служил в Гижигинской крепости с 1832 года и был переведен в Петропавловскую казачью команду за год до переезда основного состава. Они с братом Николаем Яковлевичем были участниками Петропавловской обороны, а потом оба были переведены в Тигиль, где обзавелись большими семействами, особенно Василий Яковлевич, у которого было пять сыновей.
Среди участников обороны Петропавловского порта был Николай Васильевич Котельников (возможно, это его предок – пятидесятник Ефрем Котельников в середине 18-го столетия служил в Анадырской крепости, а потом был переведен в Гижигу). В его кратком послужном списке есть такая вот запись: «Из унтер-офицерских детей, с 1830 г. в Гижигинской сотне, с 1852 г. переведен в Камчатскую казачью команду, с 1842 по 1846 г. находился при Гижигинском рейде лоцманом для привода и вывода судов, по приказу Ком. Петроп. Порта от 1 марта 1853 г. № 34 за незнание порядка службы и дисциплины разжалован из пятидесятников в рядовые казаки». Но видимо участие в сражении было ему зачтено, и он был восстановлен в чине.
В 1846 году в Петропавловском порту служит гижигинский казак Василий Иванович Крупенин, который, обзаведясь большой семьей, тоже впоследствии жил в Сероглазке в собственноручно построенном им доме. В обороне порта принимал также участие казаки Крупенины — Федор и Петр Трофимовичи, родные братья отца Василия Ивановича – казака Ивана Трофимовича.
В 1854 году в Сероглазке поверстаны в казаки гижигинские казачьи дети Дмитрий и Петр Варфоломеевичи Кошкаревы, и в том же году оба стали участниками боевых действий.
В 1882 году, собирая к тридцатилетнему юбилею сведения об участниках обороны Петропавловского порта, проживающих на Камчатке, был составлен список из отставных нижних чинов 47-го Камчатского флотского экипажа и казаков Камчатской казачьей команды.
В этом списке, помимо Александра Никифоровича Томского и Василия Ивановича Крупенина (к тому времени урядника), значится бывший гижигинец, а теперь житель села Сероглазка, Полиевкт Ильич Манаков (1836), дети которого впоследствии служили в Тигиле.
Выходцем из Гижигинской сотни был отставной казак Михаил Леонтьевич Большаков, ветеран Петропавловской обороны, живший в Сероглазке.
Гижигинским казаком был и Петр Корюкин, участник Петропавловской обороны.
Известны также еще два имени гижигинских казаков, которые также могли принимать участие в Петропавловской обороне (фамилия одного из них была названы в числе имен казаков-переселенцев), но сведений о дальнейшей судьбе которых на Камчатке не сохранилось.
Первым, имя которого называл Карл фон Дитмар, был казак Зиновьев (или Григорий 1819 г.р., или Иван 1827 г.р.). Вполне возможно, что Зиновьевы – это линия ссыльного племянника гетмана Левобережной Украины якутского казака Михаила Зиновьева сына Многогрешного Черкашенина, который в свое время был приказчиком сначала Анадырского острога, а потом и Камчатки.
А второй Кобелев – это тоже вероятная линия первого камчатского приказчика Тимофея Родионовича Кобелева, потомки которого, обосновавшиеся в Анадырской крепости, оказались в Гижиге…
Среди камчатских волонтеров был и гижигинский мещанин Алексей Михалев (1803 г.р.).
Антон Петрович Сильницкий, журналист, начальник Петропавловского округа в период начала Русско-японской войны 1904 г., рассказывая о героическом прошлом Камчатки, связанном с обороной Петропавловского порта, писал о детях, которые наравне со взрослыми переносили все боевые тяготы обороны:
«По случаю малочисленности Петропавловского гарнизона, Завойко был вынужден употреблять на должности кокорщиков кантонистов с десятилетнего возраста. Из числа этих кантонистов один был убит, а у другого, по имени Матвея Хромовского, одну руку оторвало, а другую ранило. Были ранены и некоторые другие кантонисты.
Кантонист Хромовский с удивительной твердостью духа переносил операцию, состоявшую в отнятии правой руки у плеча и мизинца левой руки. Во время тяжелой операции он, как свидетельствует Завойко, молчал и даже не стонал. Все дети-кокорщики исполняли свои обязанности во время сражения с превосходною расторопностию и были так веселы, что нередко по окончании сражений, тотчас после боя, начинали спускать кораблики. Завойко просил Муравьева довести о таком мужестве мальчиков до сведения Государя и для сохранения в памяти защитников Петропавловска подвигов детей исходатайствовать у Государя какое-нибудь пособие Хромовскому. Десятилетним еще ребенком Хромовский сослужил службу Царю, остался калекой и не мог не только снискать себе пропитание своими трудами, но даже не мог обходиться без посторонней помощи» (Вопросы истории Камчатки, вып. 4, П-К, 209, с.52).
Почему мы приводим здесь этот пример?
По простой причине – нам не удалось отыскать в списках участников обороны Петропавловского порта этой фамилии среди матросов Камчатского флотского экипажа и казаков Камчатской казачьей команды.
И возникла версия – а не является ли эта фамилия искажением казачьей (и солдатской тоже) фамилии Красовский.
И мы ее, действительно, обнаруживаем в списках участников обороны порта:
В 1830 году в Гижиге родился Филипп Кириллов сын Красовский, незаконнорожденный солдатский сын, который в 1836 году был определен в Охотскую адмиралтейскую команду, в 1850 году переведен в Охотский, а затем в Камчатский флотский экипаж и служил, будучи матросом 1-й статьи, на корвете «Оливуца», на котором в мае 1855 года участвовал в сражении в заливе Де-Кастри, где русскому флоту с эвакуированным военным гарнизоном Петропавловского порта противостояла англо-французская эскадра из брига, фрегата и пароходо-корвета.
Гижигинский казак Иван Красовский (1825 г.р.) в 1856 году служил в Петропавловском порту. А казаки Иван, Мартын, Ефим, Феодосий Красовские в этом же году несли службу в Петровском посту, расположенном рядом с устьем Амура.
Данные за 1856 год (РГАВМФ, ф. 909, оп. 1, д.29) приоткрывают нам завесу гижигинских фамилий, которые еще не перекочевали (полностью или частично) на Камчатку – это список казаков, которые были откомандированы в Петропавловский порт после эвакуации гарнизона Петропавловского порта:
Беломоин Николай – 26 лет (то есть на период 1856 года он был 1830 г.р.), из казачьих детей
Валынкин Андриян – 27, из казачьих детей
Волков Николай – 41, из казачьих детей
Домополов Николай – 27, из казачьих детей
Зыков Иван – 47, из казачьих детей
Инешин (Ниешин) Тимофей – 36, из казачьих детей
Кармалин Иван – 41, из казачьих детей
Кибирев Федосей – 31, из казачьих детей
Кобелев Висарион – 65, из казачьих детей
Кожевин 2-й Николай – 33, из казачьих детей
Колмаков Феофет – 29, из казачьих детей
Колмогоров Александр – 36, из казачьих детей
Красовский Иван – 31, из казачьих детей
Нижегородов Василий – 36, из казачьих детей
Овчинников Николай – 38, из казачьих детей
Парфентьев Николай – 35, из казачьих детей
Парфентьев Тимофей – 27, из казачьих детей
Попов Степан – 27, из казачьих детей
Русанов Михайло – 39, из казачьих детей
Савинский Петр – 42, из казачьих детей
Толстихин Крикент – 29, из казачьих детей
Чертовский Прокопий – 29, из казачьих детей
В самой Гижиге оставались на службе:
Пятидесятник
Падерин Егор – 35, из военнопоселенческих детей (бывший Константинов, усыновленный обер-офицером Падериным)
Урядники
Курилов Николай – 41, из казачьих детей
Попов Василий – 41, из казачьих детей
Казаки
Долгих Алексей – 35, из казачьих детей
Долгих Кирила – 41, из казачьих детей
Зиновьев Григорий – 28, из казачьих детей
Зиновьев Иван – 29, из казачьих детей
Кожевин 1-й Николай – 38, из казачьих детей
Кокоулин Андрей – 40, из казачьих детей
Колмаков Василий – 41, из казачьих детей
Колмогоров Андриан – 65, из казачьих детей
Ка(о)шкаров Семен – 36, из казачьих детей
Кудеяров Дмитрий – 61, из казачьих детей
Куркутский Григорий – 29, из казачьих детей
Нижегородов Иван – 33, из казачьих детей
Нижегородов Иван – 27, из казачьих детей
Нижегородов Федор – 63, из казачьих детей
Переплеткин Михайла – 36, из казачьих детей
Пшенников Григорий – 62, из казачьих детей
Пшенников Януарий – 36, из казачьих детей
Русанов Сократ – 42, из казачьих детей
Тюшев Иннокентий – 41, из казачьих детей
Любопытно, провести параллель этих фамилий и с казачьими именами, которые несли службу на устье Амура:
В Петровском зимовье (жирным выделены имена казаков Камчатской казачьей команды)
Урядник
Пестряков Николай — нет сведений
Казаки
Анкудинов Иван – нет сведений
Белохвостов Кирила – нет сведений
Белоусов Евдоким – 31, из казачьих детей
Большаков Матвей – нет сведений
Большаков Флегонт – 26, из казачьих детей
Бубякин Яков – нет сведений
Волков Егор – нет сведений
Волынкин Кир – нет сведений
Волынкин Аким – нет сведений
Замиралов 1-й Андриян – нет сведений
Замиралов 2-й Андриян – нет сведений
Замиралов Иван – нет сведений
Кирсантьев Степан – нет сведений
Киршов Иван – 25, из военнопоселенческих детей
Корюкин Иван – 26, из казачьих детей
Корюкин Моисей – 28, из казачьих детей
Ка(о)шкаров Варфоломей – нет сведений
Ка(о)шкаров Василий – нет сведений
Кошкаров Роман – нет сведений
Красовский Ефим – нет сведений
Красовский Иван – нет сведений
Красовский Мартын – нет сведений
Красовский Феодосий – нет сведений
Куплин Яков – нет сведений
Ниешин (Иешин) Яков – нет сведений
Нижегородов Антип – нет сведений
Милютин Тимофей – нет сведений
Огибалов Феодосий – нет сведений
Ополов Андрей – 31, из казачьих детей
Парфентьев Семен – нет сведений
Переплеткин Андрей – нет сведений
Попов Иосиф – нет сведений
Попов Яков – нет сведений
Пшенников Петр – нет сведений
Решетников Михайло – нет сведений
Толстихин Петр – 25, из казачьих детей
Третьяков Федор – 24, из казачьих детей
Ти(ю)шев Андрей – нет сведений
Тюшев Василий – нет сведений
Чертовский Тимофей – нет сведений
И после этого мы решили проверить состав Камчатского флотского экипажа на предмет обнаружения гижигинских фамилий:
И вот, что мы еще обнаружили:
Курилов Петр Дмитриевич (1827) – матрос 1-й статьи, уроженец Камчатской области, из солдатских детей, в 1854 г. участвовал в действительном сражении против англо-французской эскадры, бомбардировавшей Петропавловский порт с 18 по 28 августа 1854 г.», в 1855 г. на фрегате «Аврора» принимал участие в сражении против англо-французской эскадры, состоящей из одного брига, одного пароходо-корвета и одного фрегата.
Третьяков Яков Иванов сын (1824) – уроженец Камчатской области, казачий сын, в 1839 г. поступил в Камчатскую казачью команду, в 1842 г. переведен в матросы Камчатской экипажной роты мастеровым, в 1854 г. участвовал в действительном сражении против англо-французской эскадры, бомбардировавшей Петропавловский порт с 18 по 28 августа 1854 г., в 1855 г. на транспорте «Иртыш» принимал участие в сражении против англо-французской эскадры, состоящей из одного брига, одного пароходо-корвета и одного фрегата.
А также мы проверили списки гражданских лиц (в том числе и отставных военных), которые были награждены бронзовыми медалями на Георгиевской ленте, как непосредственные участники обороны Петропавловского порта из числа добровольцев – «охотников»:
Это непосредственные участники обороны Петропавловского порта, награжденные памятной бронзовой медалью на Георгиевской ленте:
Анкудинов Николай, отставной казак
Большаков Михаил Леонтьевич (1821), казак.
Колмогоров Василий Кирикович, казак Охотской казачьей команды.
Корюкин Петр, отставной казак.
Котельников Николай Васильевич, пятидесятник.
Кошкарев Дмитрий Варфоломевич, казак.
Кошкарев Петр Варфоломеевич, казак.
Краснояров Игнатий Герасимович (? — 1885), отставной матрос.
Краснояров Константин Онуфриевич (1823 - 1908), казак.
Крупенин Василий Иванович (1820 г.р.), урядник.
Крупенин Федор Трофимович, казак.
Манаков Полиевкт Ильич (1836 г.р.), казак.
Неворотов Иннокентий Дмитриевич (1838 – 30.03.1908), казак.
Пшенников Иван Григорьевич (1815 г.р.), казак.
Савинский Давид Федорович (1829–1893), хорунжий.
Толстихин Василий Яковлевич (1814-1890), казак.
Томский Александр Никифорович (1826), пятидесятник.
Томский Егор Никифорович (1809), урядник
Храмовской (Хромовской) Матвей (примерно 1841– 43 г.р.), кантонист, впоследствии военный пенсионер.
Минуло пол века…
Грянула Русско-японская война 1904-1905 гг., которая вошла в официальную историю Российского государства, как война, ПОЗОРНО проигранная царизмом.
Но и в этой войне, как и в Крымской, был ПОБЕДНЫЙ камчатский эпизод: Камчатка, территория с 1855 года ДЕМИЛИТАРИЗИРОВАННАЯ, и не подпадающая по международному праву в зону японской оккупации, была подвергнута нападению японского десанта из отставных унтер-офицеров под видом освобождения подданных микадо, переселившихся с Северных Курильских островов (Шумшу и Парамушира) на Камчатку (села Явино, Голыгино, Кихчик, Коль) в 1875 году, когда Курильские острова в обмен на Южный Сахалин отошли во владение Страны Восходящего Солнца.
На бой с врагом встала вся Камчатка – все мужчины, создав народное ополчение.
А 18 августа 1945 года в бой с японскими милитаристами вступили дети и внуки тех, кто сохранил Камчатку за Россией в 1904-1905 годах.
А затем последовали и события второй мировой войны – разгром фашистской Германии и милитаристской Японии
И вновь в списках имен героев мы видим знакомые гижигинские фамилии.
Анкудинов Николай Павлович, Усть-Белое, Чукотка, участник Великой Отечественной войны, убит24.12. 1944 г.
Анкудинов Алексей Абрамович (1924 г.р.), с. Тиличики, участник Великой Отечественной войны
Беломоев (Беломоин) Иоил, Тигиль, участник народного ополчения в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Волынкин Николай, казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., за «отражение японцев на мысе Лопатка» награжден Георгиевским крестом 4-й степени № 171296.
Корюкин (Карюкин) Алексей Петрович (1887), казак, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904–1905 гг. (Петропавловская дружина).
Какаулин (Кокоулин) Ефим Иович (1924), с. Гижига, участник Курильского десанта.
Крупенины:
Крупенин Александр Васильевич (1863 – 10.01.1938), казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Крупенин Гавриил Петрович (1918), участник Курильского десанта, награжден медалью «За боевые заслуги».
Крупенин Иван Васильевич (1860), с. Сероглазка, казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., был награжден серебряной медалью «За усердие» на Станиславской ленте.
Крупенин Иннокентий Павлович (1913), с. Сероглазка, участник Курильского десанта.
Крупенин Михаил Петрович (1916), участник Курильского десанта.
Крупенин Нарцисс Васильевич (1924), участник Великой Отечественной войны, погиб 26.03.1943
Крупенин Павел Васильевич (1871–1916), казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., награжден Георгиевским крестом 4-й степени № 171301.
Крупенин Петр Васильевич (1869), казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Крупенин Георгий (Егор) Васильевич (1872–1916), казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.,
Куркутский Иван Иванович (1916), Марково, обеспечение поставок по ленд-лизу, награжден орденом «Знак Почета» (05.11. 1944 г.).
Манаков Николай Саватеевич (1868), Сероглазка, казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Падерин Андрей Иванович (1919), с. Тиличики, участник Великой Отечественной воны, награжден медалью «За боевые заслуги» (13.06. 1942), орденом Боевого Красного Знамени (20.02. 1943), орденом Красной Звезды (15.03. 1943), орденом Отечественной войны I степени (06.04.1985).
Поповы:
Попов Никодим Федорович, с. Сероглазка, староста, казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., награжден серебряной медалью «За усердие».
Попов Степан Федорович, с. Сероглазка, казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Пшенниковы:
Пшенников Николай Иванович (1866), казак Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., награжден серебряной медалью «За усердие».
Пшенникова Мария Федоровна (1924), участник Курильского десанта, награждена медалью «За отвагу».
Савинские:
Савинский Александр Дмитриевич, казак Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Савинский Александр Дмитриевич, участник Курильского десанта, погиб 04.10. 1945 г. на о. Кунашир.
Савинский Андрей Давидович (1865), Усть-Камчатск, казак Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Савинский Давид Давидович (1872), Усть-Камчатск, урядник Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., награжден серебряной медалью «За усердие».
Савинский Иван Давидович (1867), Усть-Камчатск, казак Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Савинский Иван Викентьевич (1876), Усть-Камчатск, казак Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Савинский Михаил, Усть-Камчатск, казак Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Савинский Николай Алексеевич (1923), Усть-Камчатск, участник Великой Отечественной войны, погиб 03.10. 1943 г.
Савинский Николай Викентьевич (1874), Усть-Камчатск, казак Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Савинский Федор Давидович (1862), Усть-Камчатск, пятидесятник, зауряд-хорунжий Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., награжден серебряной медалью «За усердие» на Станиславской ленте.
Толстихины:
Внук участника обороны Петропавловского порта Василия Яковлевича Толстихина — Толстихин Петр Иннокентьевич (1858), г. Петропавловск, казачий урядник — участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., был награжден Георгиевским крестом 4 степени (№ 171307) за защиту бобровых лежбищ на мысе Лопатка от японцев в 1904 году.
В составе Тигильской дружины защищали Камчатку от японцев Григорий Васильевич (1864), Афанасий Иннокентьевич (1863), Василий Иннокентьевич (1875) Толстихины. В составе Облуковинской дружины был Константин Михайлович Толстихин.
Но судьба у этого казачьего рода Толстихиных, прибывших в свое время на Камчатку из Забайкалья, была трагичной в годы Советской власти.
Вот протокольная запись о судьбе старшего из этого рода на тот период времени – это 1932 год: Петр Иннокентьевич Толстихин освобожден из Хабаровской тюрьмы ввиду «преклонного возраста, тяжелой болезни и малозначительности и отсутствия вредных последствий от совершенного преступления». Но до Камчатки он так и не добрался – умер где-то в пути в возрасте семидесяти четырех лет…
25 мая 1938 года расстрелян Толстихин Петр Петрович (1902 г.р.) — его сын; в этот же день расстрелян и Василий Иннокентьевич Толстихин (1875), его родной брат.
14 декабря 1937 года приговорен к 10 годам тюрьмы Толстихин Иннокентий Афанасьевич (1902), дальнейшая судьба его неизвестна.
Как «социально вредный элемент» Толстихин Нестор Афанасьевич (1894 г.р.) лишен «права проживания в 39 режимных местностях бессрочно», умер в Красноярске, в ссылке.
К трем годам лишения свободы по делу «Автономная Камчатка» приговорен 1 января 1934 года Толстихин Николай Михайлович (1888). Сведений о дальнейшей судьбе нет.
Но в годы, когда на нашу страну обрушились самые страшные испытания, связанные с вероломным нападением на Союз Советских Социалистических Республик немецко-фашистских захватчиков, потомки гижигинских казаков Толстихиных, как и весь советский народ выступили на защиту своей Родины.
12 октября 1942 года в боях за Советскую Родину погиб Иван Васильевич Толстихин (1918), уроженец села Колпаково. В декабре 1943 года пропал без вести красноармеец Толстихин Павел Петрович (1914). 16 марта 1944 года был убит в бою его земляк Модест Васильевич Толстихин (1921) из Тигиля.
19 февраля 1945 года награжден медалью «За отвагу» его брат Михаил Васильевич Толстихин (1915). Умер от ран 16 февраля 1945 г.
Медалью «За отвагу» (21.10. 1943), орденом Красной Звезды (20.07. 1944) и орденом Отечественной войны II степени был награжден Толстихин Николай Петрович (1918).
Медалью «За отвагу» (07.06. 1945) награжден Толстихин Григорий Васильевич (1915).
18 августа 1945 года в последнем кровавом сражении второй мировой войны на острове Шумшу приняли участие в составе Курильского десанта:
Толстихин Альбион Васильевич (1926), с. Тигиль.
Толстихин Анатолий Васильевич
Толстихин Анатолий Феоктистович (1926), с. Колпаково, награжден медалью «За отвагу».
Толстихин Василий Васильевич (1923), с. Тигиль
Толстихин Георгий Николаевич, Тигиль, медаль «За отвагу».
Толстихин Григорий Николаевич (1922), медаль «За отвагу».
Толстихин Иннокентий Николаевич (1917), медаль «За боевые заслуги».
Томские:
Томский Иван Иванович (1866), льготный казак Петропавловской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Томский Василий, Усть-Камчатск, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Томский Николай Селиверстович (1909, с. Халактырка, участник Великой Отечественной войны, пропал без вести в 1943 г.
Третьяковы:
Третьяков Василий Федорович, казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг., награжден серебряной медалью «За усердие».
Третьяков Илья Федорович (1877), с. Сероглазка, казак Камчатской казачьей команды, участник боевых действий в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Чертовские.
Чертовский Макар Прокопьевич (1871), с. Тигиль, кантонист Камчатской казачьей команды, участник обороны Камчатки в период Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Чертовский Николай Евграфович, с. Тигиль, участник Курильского десанта.
Чертовский Николай Макарович (1915), с. Тигиль, участник Великой Отечественной войны, 11.05.1942 г. получил тяжелое ранение.